Сталин и Рузвельт. Великое партнерство

В тот день, очевидно, в ответ на растущие антироссийские настроения среди американцев (в армейской газете «Старз энд страйпс» вскоре будет опубликована статья, в которой говорилось, что «добровольные нарушители спокойствия» в Америке, которые ведут речь о возможной войне с Россией, «играют на руку поджигателям войны»[1099]) Эйзенхауэр в разговоре со своим помощником капитаном Гарри Батчером дал оценку состоянию отношений между США и СССР. В связи с тем, что у Верховного главнокомандующего экспедиционными силами Эйзенхауэра было больше опыта работы с русскими, чем у любого другого американца, что Сталин уважал его и что потом, когда ситуация изменилась, он никогда не упоминал этого, данная точка зрения Эйзенхауэра, отражавшая его симпатии к Советскому Союзу, была утрачена для истории:

– По словам Айка, он чувствовал, что США и Великобритания в своих отношениях с Россией держались от нее на таком же почтительном расстоянии, как и ранее американцы и англичане держались друг от друга, когда мы только что вступили в войну. Как мы пообщались друг с другом, мы лучше узнали британскую тактику и их образ действия, а они – нашу… Теперь русские, у которых относительно небольшой опыт общения с американцами и англичанами, даже с учетом военного времени, не понимают нас, а мы – их. Чем больше мы будем общаться с русскими, тем больше они будут понимать нас, тем активнее будет развиваться сотрудничество. Русские при общении прямодушны и откровенны, и любая уклончивость вызывает у них подозрения. Нормально работать с Россией будет возможно в том случае, если мы будем следовать той же схеме благожелательного и позитивного сотрудничества, которая привела к замечательному единству союзников, нашедшему отражение сначала в Штабе союзных войск, а впоследствии в Штабе Верховного командования союзных экспедиционных сил[1100].

Гопкинс был принят Сталиным вечером того же дня, когда он прибыл в Москву. То внимание, которое Сталин уделил этому вопросу, и время, назначенное им для встречи с Гопкинсом, министром без портфеля, свидетельствовали о том, что он считал развитие отношений с Соединенными Штатами вопросом чрезвычайной важности, проявлял серьезную обеспокоенность их нынешним состоянием и стремился обеспечить их углубление. Однако откровенному характеру состоявшейся беседы есть только одно объяснение: Сталин словно разговаривал с покойным президентом, будто бы Гопкинс являлся доверенным лицом Рузвельта. Сталин и Гопкинс беседовали друг с другом в ходе шести встреч. Первая встреча продолжалась девяносто минут, вдвое дольше, чем любая неофициальная беседа Сталина с Рузвельтом. В ходе нее Сталин указал, что у него был ряд вопросов, вызванных его обеспокоенностью, и он хотел бы услышать от Гопкинса ответы на них. То, что руководитель второй по мощи державы в мире в таком духе обращается к американцу, который уже сложил с себя властные полномочия, должно было послужить для Трумэна сигналом, насколько раним был Сталин в тот момент и с какой надеждой он рассчитывал на хорошие отношения с США. Об этом говорило и то, что от встречи к встрече Сталин делал уступку за уступкой. Трумэн, новичок в этой игре, либо не понимал смысла происходящего, либо был слишком сильно антисоветски настроен.