В контексте политической парадигмы, структурировавшейся на принципах «перманентной революционной войны>>, как ее утверждал в 1920—1923 гг. М.Тухачевский, прежняя структурная основа политического доминирования Красной Армии держалась на элементах, персонально воплощенных в Л.Троцком (Председатель РВС СССР и нарком), Э.Склянском (заместитель Председателя РВС СССР и наркома), С.Каменеве (главком), П.Лебедеве (начальник Штаба РККА), М.Тухачевском (командующий Западным фронтом), М. Фрунзе (командующий ВСУК). При этом «нервный узел», обеспечивавший функционирование данной «структурной основы» и всей Красной Армии, был сосредоточен на Западном фронте, в Смоленске, в руках командующего фронтом Тухачевского. Западный фронт и Тухачевский оказывались «ключевыми» элементами данной политической системы, выросшей из Гражданской войны. Упразднение «фронтовой структуры» на Западе, ориентированной на «революционную войну», и отрыв Тухачевского от «больших батальонов» разрушали эту систему.
Результаты политической борьбы 1923—1924 гг. были знаменательны и в том смысле, что до 1924 г. структура власти в СССР окончательно не определилась. Она находилась в процессе становления и стабилизации. Эта структура определялась не институтами власти, а личностями лидеров, «вождями». Если это был Ленин, то ведущей структурой революциошюй власти оказывался Совнарком, если это был Троцкий, то соответственно — Реввоенсовет Республики. Роль же того или иного «вождя» определялась до 1924 г. господствующим политическим курсом Мировой революции и «революционной войны». Пока стихия революции обеспечивала более или менее широкую социальную базу большевистской партии, лидирующая роль Ленина и Троцкого была вне конкуренции. Однако повышение удельного веса красной Армии, особенно в «революционной войне» против Польши, особенно в обнаружившейся очевидной недостаточности собственной энергии Мировой революции в Европе да и в Азии, усиливало соблазн «раздуть мировой пожар» внесением «огня революции» на штыках, осуществить «революцию извне». Обстановка усугублялась опасным для большевиков сужением социальной базы к 1921 г., когда решающей и «спасающей» их силой оказалась Красная Армия. Массовые восстания крестьян, одетых в серые шинели, и матросов — «красы и гордости революции» — не оставляли сомнения в том, что волна «народной революции», вознесшая к власти большевиков, столкнулась с их порывом к революции Мировой и грозила погасить ее «пламя» вместе с «пламенными революционными вождями». В этой ситуации обозначились «новые вожди» революции, способные со временем вытеснить «старых» — «революционные генералы». Первым среди них, живым воплощением «революции на штыках», оказался Тухачевский.
Нельзя не обратить внимание в контексте вышеотмеченного и на парадоксальное своеобразие последнего этапа Мировой революции в 1923—1924 гг. В это время для «раздувания пожара Мировой революции» в Европе ее лидеры самоубийственно стремятся найти опору в остатках белых армий, завлекая наиболее активную их офицерскую часть определенными, хотя и весьма туманными «бонапартистскими перспективами» Тухачевского. В этой ситуации Тухачевский оказывался даже в большей мере лидером белой, нежели красной части «революционных генералов». Да и сама «социальная революция» в форме «революционной войны» начала обнаруживать едва заметные, но вполне определенные признаки «национал-социалистической».
Итак, информация о «военном заговоре» в Красной Армии в 1923—1924 гг. (по мнению весьма серьезных наблюдателей из русского военного зарубежья, вполне достоверная) обнаруживает разнообразные, чаще косвенные подтверждения объективного характера.
В обстановке острого кризиса власти, конъюнктура которого оказалась обусловленной совпадением во времени сохранявшейся социально-экономической и социокультурной напряженностью в стране; политической и последовавшей за ней физической смертью Ленина; «германским Октябрем», чреватым новой войной; болезнью и заметной политической растерянностью Троцкого; отсутствием безусловного и неоспоримого «наследника Ленина» в партийно-политической элите — все эти органично проросшие друг в друга обстоятельства, начиная с весны 1923 и до весны 1924 г., несомненно, повысили удельный вес советской военной элиты в обстановке «политической прострации», охватившей страну.