Сталин и заговор генералов

Возвратившийся в октябре 1930 г. из Парижа Н.Кузьмин 1 ноября 1930 г. был в Ленинграде на квартире Тухачевского, который только что вернулся из Москвы, и обедал у него. «Эту дату, — вспоминал Кузьмин, — я помню хорошо, потому что это день рождения моей дочери, жившей с моей прежней женой у Тухачевского. Тухачевский женат на моей бывшей жене и очень внимательно относился к моей дочери. Поэтому товарищеские отношения с ними после ухода моей жены не испортились. Беседуя с ним, я информировал его о встречах с Сувариным в Париже. Я прямо сказал ему, что Суварин в беседах со мной просил передать ему привет от Троцкого и его личный, что он проинформирован о том, что группа наиболее талантливых военных во главе с ним находится в опале, что пора перейти к активной борьбе, что провал сталинской политики ведет страну к гибели, что кризис переживает не только партия в СССР, но и компартии за границей. Тухачевский на это мне ответил, что те методы и формы борьбы, которые применили троцкисты, ничего реального, кроме разгона по тюрьмам, дать не могут»^{1212 1213}. Трудно отделаться от мысли, воспринимая данную информацию, что со стороны Кузьмина разговор носил явно провокационный характер (скорее всего, по инициативе ОПТУ²), особенно учитывая военно-политический контекст тогдашнего положения Тухачевского. Впрочем, примечательна тем не менее реилика Тухачевского: «те методы и формы борьбы, которые применяли троцкисты, ничего реального, кроме разгона по тюрьмам, дать не могут». Следовательно, М.Тухачевский вовсе не отвергал борьбу против «сталинского режима», а значит, признавал ее целесообразность. Он ставил вопрос о «формах и методах» этой борьбы, полагая, что те, которые использовали «троцкисты», уже неприменимы.

Однако Тухачевский явно выжидал, проявляя осторожность, не желая рисковать своей политической репутацией и отказываясь брать на себя инициативу в каких-либо конспиративно-политических действиях.

Не исключено, что и так называемое «семеновское дело» в октябре 1930 г. помимо иных целей предусматривало «зондирование» политической лояльности Тухачевского. 25 октября 1930 г. в Ленинграде¹ были арестованы 22 бывших офицера л.-г. Семеновского полка, однополчан Тухачевского². Члены семей некоторых из арестованных обращались за помощью к Тухачевскому, но не знали, что он сам в это время оказался под угрозой ареста. Мне неизвестно, насколько «семеновское дело» во время следствия соприкасалось с «делом Тухачевского» и соприкасалось ли. Однако сам факт раскручивания этого дела именно в данный период времени и именно в Ленинграде, учитывая, что среди арестованных были не только сослуживцы, но и когда-то близкие Тухачевскому люди'¹, симптоматичен.

Информация, полученная следствием у Н.Какурина и И.Троицкого о «заговоре Тухачевского», продолжала беспокоить Сталина. Тревога его была усилена не только той поддержкой, которую И.Якир оказал М.Тухачевскому, отвергнув предъяв-

Следует помнить, что М.Тухачевский был в то время командующим Ленинградским военным округом.

Выше об этом уже весьма подробно было написано. Поливанов А. Пока не потеряно знамя. // Родина, 1999, № 1, с. 46; Поливанов А.И. Воители из рода Поливановых. // Военно-исторический журнал, 1994, № 2, с. 58. См. также: Тинченко Я. Голгофа русского офицерства в СССР. 1930—1931 годы. — М., 2000.

³ Например, полковник П.Брок, капитан Д.Комаров, П.Ермолин, А.Ти-польт, М.Мейендорф. Они служили рядом с М.Тухачевским уже в Красной Армии, в его штабе или в войсках. М.Мейендорф, в частности, в июле 1929 г. завершивший учебу в Высшей офицерской школе «Выстрел» и, казалось бы, подготовленный к дальнейшей строевой службе и карьере, 15 октября 1930 г. переводится на преподавательскую работу (он не был офицером Генерального штаба и не имел ни склонности, ни навыков к такого рода деятельности). При этом он переводился преподавателем не в военное училище и не в Военную академию РККА, а в Военно-политическую академию, которая, как известно, находилась в Ленинграде. Мне представляется очевидной связь этого поворота в его карьере с «семеновским делом». Дальнейшая судьба М.Мейендорфа мне неизвестна. В 30-е годы его фамилия среди личного состава РККА не встречается. Нет его и среди репрессированных военных в 1936—1938 гг. Не исключено, что он был уволен из РККА, возможно, уже в 1931 г. и вскоре репрессирован.