Сталин и заговор генералов

Из приведенных показаний трудно понять: мыслилось ли установление военного положения как способ поддержания порядка в условиях неспособности властных структур справиться с ситуацией анархии по решению лидеров «правого уклона» или как самостоятельная инициатива Тухачевского в условиях безвластия. Рассуждая об установках Тухачевского на военную диктатуру, «приходящую к власти через правый уклон», Каку-рин считал, что «у Михаила Николаевича, возможно, есть какие-то связи с Углановым и, возможно, с целым рядом других партийных или околопартийных лиц, которые рассматривают Тухачевского как возможного военного вождя на случай борьбы с анархией и агрессией».

Имелись ли у Тухачевского «какие-то связи с Углановым и, возможно, с целым рядом других партийных или околопартийных лиц» из среды «правых»? Велись ли какие-либо переговоры между лидерами «правых» и Тухачевским по поводу возможного его использования? «Резкая критика, которой подверглась моя записка со стороны армейского руководства, меня крайне возму-типа,.— признавался он в своих показаниях 1 июня 1937 г.,— и потому, когда на 16гМ партийном съезде Енукидзе имел со мной второй разговор, я весьма охотно принимал его установки. Енукидзе, подозвав меня но время перерыва, говорил о том, что правые, хотя и побеждены, но не сложили оружия, перенося свою деятелыюсть в подполье. Поэтому, говорит Енукидзе, надо и мне законспирированно перейти от прощупывания командно-политических кадров к их подпольной организации на платформе борьбы с генеральной линией партии за установки правых. Енукидзе сказал, что он связан с руководящей верхушкой правых и что я буду от него получать дальнейшие директивы. Я принял эту установку»¹.

Что касается других лидеров «правого уклона», то, по собственному признанию Тухачевского 1937 года, «в 1933 году у меня был Первый разговор с Бухариным». В своих показаниях на пропет; в 1938 г. Н. Бухарин Также заявлял, что о «группе за-говорщПков в Красной Армии» во главе с Тухачевским «слышал от Томского, который непосредственно был информирован об этом Енукидзе»^{1201 1202}. А.Рыков также признавался, что в 1932 или 1933 г. «знал о военной группе Тухачевского», однако ссылался на информацию, полученную им от М.Томского, который, в свою очередь, узнал об этом от А.Енукидзе¹²⁰³.

Что же касается Угланова, то ни в каких следственных документах 1930—1938 гг. эта фамилия в Связи с Тухачевским не фигурировала. Приведенные показания Н.Бухарина и А.Рыкова, относящиеся к 1938 г., в данном случае интересны не в плане исследования степени их «достоверности» в судебных «Сюжетах» 1932—1938 гг. Важно, что даже в годы «Великой чистки», когда, казалось бы, можно было добиться от подследственного любых признаний, касающихся его предшествующей «контрреволюционной деятельности», среди лиц, с которыми был или мог быть связан Тухачевский, не обнаруживается ни одного видного деятеля «правого уклона». Таким образом, если даже в 1937 г. во время следствия и на судебном процессе М.Тухачевский не смог «вспомнить» ни одного «лидера правых», кроме А.Енукидзе (который в 1930 г. не квалифицировался как представитель «правого уклона», хотя, наверное, определенные позиции «правых» им разделялись, как и многими другими в партийной верхушке), с которыми он «вел переговоры» в 1930 г., то, очевидно, этим и ограничивалась его политическая связь с «правым уклоном». Поэтому, надо полагать, рассуждения о перспективах установления военной диктатуры с Тухачевским во главе, которые велись в кругу друзей и приятелей, собиравшихся у него дома летом 1930 г., вряд ли были обусловлены личными (не говоря уж об организационных) связями кого-либо из них, в том числе и прежде всего Тухачевского с руководителями «правого уклона». Скорее всего, это был обмен мнениями, касавшимися оценки политической ситуации с «угадыванием» вероятных перспектив ее развития. Оно, по мнению М.Тухачевского, вероятнее всего должно было привести к необходимости установления военной диктатуры, поскольку в случае поражения или внезапной смерти Сталина руководство «правого уклона», в чем не было сомнений у собеседников, с социально-политической ситуацией справиться будет не в состоянии. Какурин уточняет, что последние решения были приняты «в дни 7 — 8 июля», коща «у Тухачевского последовали встречи и беседы» с приятелями «и сделаны были последние решающие установки», а именно — повторял он — «ждать, организуясь»¹²⁰⁴. Спустя семь лет Тухачевский подтверждал, что «ничего конкретного предпринять не успел, т.к. осенью 1930 г. Какурин выдвинул против меня обвинение в организации военного заговора, и это обстоятельство настолько меня встревожило, что я временно прекратил всякую работу и избегал поддерживать установившиеся связи»².