Сталин и заговор генералов

Еще 2 июня 1930 г. на должность заместителей Председателя РВС СССР и наркомвоенмора вместо отставленного И.Унш-лихта были назначены И.Уборевич (начальник вооружений РККА) и Я.Гамарник (начальник ПУ РККА), в состав РВС СССР был введен командующий УВО И.Якир. Все они пользовались полнейшим доверием Сталина¹. Это были меры по укреплению его позиций в Красной Армии перед 16-м съездом партии. Следующая серия мер еще более определенного назначения была принята вскоре после партийного съезда. 20 июля 1930 г. Л.Каганович был назначен секретарем Московского обкома ВКП(б), а 21 июля — членом РВС МВО. 1 августа 1930 г. и.о. Председателя РВС СССР и наркома был официально назначен и вступил в должность И.Уборевич^{1191 1192}. 28 июля 1930 г. Г.Векличев был назначен членом РВС и начальником ПУ МВО, а бывший начальник политотдела спецвойск Москвы А.Ярцев был назначен помощником начальника ПУ МВО. Все указанные назначе-, ния (кроме Л.Кагановича) официально вступали в силу с 1 августа 1930 г.

В силу сложившейся политической ситуации особую роль начал играть Уборевич. Избранный на 16-м съезде ВКП(б) кандидатом в члены ЦК ВКП(б), начиная с 5 августа по 5 октября 1930 г. Уборевич постоянно присутствует на заседаниях Политбюро ЦК. Усиление его роли вызывало глухой ропот и опасения в средних и высших слоях партийной элиты. «Тов. Ворошилов отшит от работы, его заменили Уборевичем, человеком беспринципным, дьявольски самолюбивым, явным термидорианцем, — рассуждали в кулуарах партийного аппарата¹¹⁹³. — Т. Ворошилов, по сути дела, в Наркомвоене не работает — всеми военными де_: лами занимается главным образом тов. Уборевич, который, как известно, при выборах в ЦК получил несколько сот голосов против. Это в случае интервенции представляет особую опасность в смысле возможности проявления бонапартизма»¹¹⁹⁴.

Итак, в партийных кругах Уборевича не любили, ему не доверяли, его боялись, считая «потенциальным Бонапартом». Но именно эти нелюбовь и недоверие усиливали его зависимость от Сталина. Уборевич был его «креатурой», «его человеком», «его шпагой», управляемым им «генералом».

Таким образом, 1 августа 1930 г. мероприятия по предотвращению возможного государственного переворота были проведены. Позиции Сталина и его сторонников укреплены на уровне политической власти (Л.Каганович), высшей военной власти (И.Уборевич) и Московского военного округа (Г.Векличев и А.Ярцев). Теперь можно было приступить к выявлению «неблагонадежных» и «политически подозрительных».

Уже в конце 1929 г. политическая настороженность стала проявляться и в отношении М.Тухачевского. Это, несомненно, было связано и с особой позицией или, точнее, оппозицией Тухачевского, выраженной им осенью этого года по перспективам военного строительства. От главного «поставщика» информации «по Тухачевскому» — секретного агента О.Зайончковской — потребовали сводную «справку», которая была ею представлена в декабре 1929 г.¹¹⁹⁵ Сталина должны были настораживать адресованные ему весьма решительные и резкие строчки письма Тухачевского от 19 июня 1930 г., возмущенного несправедливой и, как он полагал, лишенной профессиональной объективности, безграмотной и предвзятой критикой его предложений по реконструкции армии. У отличавшегося повышенной бдительностью в отношении окружавших его людей Сталина не могло не вызывать опасений то, что обладавший холодным умом, осторожный Тухачевский позволил себе продемонстрировать «эмоции» и решительность своих позиций, противопоставив их сталинским. Что придавало, кто придавал поведению Тухачевского политическую смелость и даже агрессивность?

Во время работы 16-го съезда партии в кулуарной беседе с Тухачевским Сталин явно имел намерение разрядить возникшую между ними напряженность и пообещал «генералу» внимательно разобраться в его предложениях. И вроде бы ему удалось этого добиться. Однако, когда, находясь вдали от Москвы в отпуске, он считал, что политическая ситуация, наконец, находится полностью под его контролем, чрезвычайное секретное донесите руководителя .ОПТУ В.Менжинского от 10 сентября 1930 г. весьма его обеспокоило. Самые тревожные, самые худшие подозрения обретали очертания чрезвычайно опасной реальности.