Сталин и заговор генералов

К сказанному следует добавить разочарование «генштабистов» и значительной части армейских «революционных командиров» в Л.Троцком. Первых «вождь Красной Армии» не защитил от «чистки», активно начатой с весны 1923 г., вторых — от последствий сокращения армии. Преобладание в советской военной элите беспартийных «спецов-генштабистов» и отсутствие в Республике политического «вождя» (уже свершившаяся политическая, а вскоре и физическая смерть В.Ленина и обнаружившаяся политическая слабость Л.Троцкого) складывались в уникальную политическую конъюнктуру. Она подталкивала Тухачевского к «военному перевороту» с той же решимостью и настойчивостью, с которой несколько лет назад невыносимость «германского плена» упрямо толкала его к неоднократным «лагерным конспирациям» и побегам.

Именно в М.Тухачевском концентрировали свои настроения и надежды «красные» и «белые» остатки русского офицерского корпуса. Однако прерванная его арестом казавшаяся неизбежной «бонапартизация» Советской России уже предопределила социально-политический и социокультурный вектор будущей судьбы страны и армии. Ныне ясно, что тогда, с 1924 г., ее развитие пошло не в рамках «офицерской» парадигмы. Советская военная элита, сложившаяся в Гражданской войне, теряла свою социокультурную значимость и реальную политическую роль с падением М. Тухачевского.

Замедленность его «падения» обусловлена была не только обстоятельствами внутрисоветскими и позицией, занятой представителями «новой военной элиты». Пока интеллектуальной и профессиональной опорой Красной Армии оставались «военспецы-генштабисты», пока, следовательно, над сознанием не только советской военной элиты, но и над сознанием элиты партийнополитической довлел авторитет специалиста старой русской армии, сохранялся и авторитет «зеркального отражения» Красной Армии — армии Белой в изгнании и ее военных специалистов. Белое военное зарубежье сохраняло вплоть до конца 20-х гг. репутацию главного врага. Но именно для этого врага, в гораздо даже большей мере, чем для «спецов» в Красной Армии, «наполеоновская легенда Тухачевского» до конца 20-х оставалась уникальной реальностью, способной примирить их с послереволюционной Россией. Они готовы были принять «красного Бонапарта» в качестве и своего лидера и стать «под знамена Тухачевского». Именно эта вера русского военного зарубежья в «харизму» Тухачевского помогала, постоянно подпитывая ее «информационными играми» ОГПУ, удерживать лидеров Белой армии в изгнании от вооруженного вмешательства в дела СССР.

Можно согласиться с мнением В.Раппопорта и Ю.Геллера, признававшим большое воинское честолюбие Тухачевского, но почти полное отсутствие стремления к политической власти. М.Тухачевский самоопределялся в окружавшем его социокультурном пространстве прежде всего как «аристократ в демократии». Его отношение к политической власти было аристократа-чески-снисходительным, порой пренебрежительным, даже слегка богемно-ироничным. Это, однако, не значило, что он обладал иммунитетом к соблазнам власти. Были ситуации, когда он оказывался на грани «покушения» на нее. Но понадобиться ему она могла либо как «аристократическая игрушка», либо как одно из множества иных средств обретения самого «аристократического удовольствия» — удовольствия Войны.

М.Фрунзе, оказавшийся во главе Красной Армии, был, несомненно, менее яркой фигурой, чем ■ М.Тухачевский или Л.Троцкий, но, столь sfte несомненно, более политической, чем первый, и более военной, чем второй, достаточно независимой и весьма способной. Однако Фрунзе по своей ментальной ориентации, определившейся на революционных баррикадах, в каторжных тюрьмах, «табуированной» революционно-партийной моралью, был все-таки прежде всего «революционером» и «партийцем», а не «офицером». Его по сей день кажущаяся загадочной, криминально-затененная скоропостижная смерть действительно открыла шлюзы для проталкивания на место «вождя Красной Армии» вполне заурядного «человека-плакат» — К.Ворошилова. Через него партийно-политическая элита и ее лидеры получали возможность пусть постепенно, но уверенно ввести военную элиту в жесткие номенклатурно-государственные нормы «повиновения и исполнения». «Вычищая» из нее «непокорных» и «самоуверенных в своем профессионализме» «генералов», власть вводила в ее состав «управляемых» и «партийно-дисциплинированных».