Сталин и заговор генералов

Настоящая книга написана на материале архивных источников из фондов ГАРФа, РГВА, РГВИА, РГАСПИ, впервые вводимых в научный оборот, а также уже привлекавшихся другими исследователями, на материале наблюдений, воспоминаний и свидетельств современников описываемых и исследуемых событий, военной и политической публицистики и военно-теоретических разработок 20 — 30-х гг., на материале советской и зарубежной прессы. Несомненно, хорошим фундаментом исследования, помещенного в книге, послужили в разной мере ценные наработки отечественных и зарубежных авторов — историков и публицистов — прошлых десятилетий и последних лет. Перечисление основных источников по исследуемой проблеме и работ авторов, в разное время так или иначе соприкасавшихся с ней или изучавших отдельные ее аспекты, дается в конце книги.

Глава 1

СОВЕТСКАЯ ВОЕННАЯ ЭЛИТА В ОБЩЕСТВЕННОМ МНЕНИИ СССР И РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ

...Революция, развернувшаяся в Гражданскую, революционную войну, естественно, решающую роль в этих событиях определила для «революционной армии». Россия же в первой половине 20-х гг., еще не совсем вышедшая из этой войны, являла собой весьма динамичное «тело», не «застывшее» в новых социально-политических и социокультурных определенностях. Поэтому и военная элита «номенклатурного» типа находилась на начальной стадии формирования. «Номенклатурный» принцип структурирования военной элиты в 20 — 30-е гг. сталкивался с господствовавшим в годы Гражданской войны «меритарным»² и «рейтинговым». Поэтому советская военная элита как совокупность наиболее популярных деятелей, вождей, героев революции и Гражданской войны сложилась в основном стихийно, благодаря переплетению множества социальных, культурных, психоментальных, политических и военных факторов.

В разоренной, опустошенной и голодной стране, недавно именовавшейся Российской империей, тотально-спасающую функцию обрела «надежда и вера». Многообразие этнокультурных групп и исповеданий, культурно-бытовых привычек, книжная культура, пропущенная сквозь призму этносоциальных архаических традиций и ранее существовавших в тесном переплетении, иррационально перемешавшихся в хаосе и смуте революции, обнажали, порой до примитивной, упрощенной первобытности, архетипическое восприятие настоящего и схему грядущего.

В слоях общества, мало-мальски способных осмыслить происходившее, доминирующую конструктивную роль играл архетип Великой французской революции со всеми ее для многих «непонятными» понятиями и «словечками»: революция, комиссары, маршалы, трибуналы, комиссии, термидор, брюмер и проч. Со всеми ее знаковыми именами-мифологемами: Робеспьер, Марат, Дантон, Карно, Бонапарт, Мюрат, Фуше и др.

Псевдонимность вождей Русской революции рождала псев-донимность революционной фразеологии и революционных институтов, находя отражение в своеобразном «революционном карнавале», «политическом театре Русской революции», оказавшемся прирожденным ее свойством, как, впрочем, свойством любой другой революции. На подмостках этого театра, на трибунах и площадях Русской революции В. Ленин оказывался Робеспьером, а Л. Троцкий — то Карно, то Дантоном. К. Радек как бы играл роль Марата, а Ф. Дзержинский — то ли Великого инквизитора, то ли Фуше. В Красной Армии «личина» М. Тухачевского скрывала Бонапарта, а Мюрат рядился в С. Буденного или наоборот.

На полях сражений Гражданской войны в России с 1917 по 1922 г. на волнах революции стремительно поднимались на гребень славы и столь же стремительно в бездну позора и бесславия устремлялись многие «герои». М. Муравьев, И. Сорокин, П. Дыбенко, Автономов, Ю. Саблин, Е. Ковтюх, Думенко, Ф. Миронов, П. Славен, И. Вацетис, В. Блюхер, братья И. и Н. Каширины, С. Буденный, М. Тухачевский, И. Уборевич, Г. Эйхе,

А. Павлов, В. Путна, В. Примаков, Г. Гай, В. Шорин и другие — это красные. Л. Корнилов, А. Колчак, А. Деникин, С. Марков, М. Дроздовский, Н. Тимановский, Н. Скоблин,

А. Туркул, В. Манштейн, В. Каппель, А. Пепеляев, Я. Слащов,

А. Шкуро, В. Покровский и др. — это белые. А между ними — Н. Махно, В. Антонов, «зеленые»: «Бей белых, пока не покраснеют, бей красных, пока не побелеют!» И лишь сравните-лыю немногие из них, остались в числе «триумфаторов» 1920—1922 гг., твердо и надолго заняв свои места в перечне вождей Красной Армии. Впрочем, в подавляющем своем большинстве погибли и они, обесславленные в 1937 — 1938 гт. Они были уже не нужны революции, как не нужна была, в сущности, и сама революция. Революция исчезала, «пожирая собственных детей».

В разоренной и не совсем успокоившейся России, чья еще не растраченная бунтарская энергия продолжала фокусироваться в «Мировой революции», важно было не только то, что думают о «революционных военных вождях» внутри ее. Не менее важно было и то, как их воспринимают и ранжируют за пределами России и Красной Армии, в русском зарубежье.