Сталин, Иван Грозный и другие

Автор представил весьма необычное (точнее – непривычное) исследование. Оно посвящено не просто феномену «переклички эпох» в лице знаковых исторических фигур. По сути, мы имеем дело с анализом болезненного излома творческой мысли, связанного, в свою очередь, с шоковым восприятием революции и ее последствий, которые попытался «выправить» Сталин с помощью своего воображаемого alter ego – Ивана Грозного. Тень царя, по-своему реактивированная историком, писателем, кинематографистом, была призвана оправдать новый виток деспотического правления.

Известно, что иллюзии исторической памяти способны смикшировать тяготы современности. О неизбежном присутствии прошлого в настоящем историк не вправе забывать. Книга Бориса Илизарова оригинальна по замыслу – трудно припомнить что-либо подобное. И это ее несомненное, но далеко не единственное достоинство.

Российскую историю легко представить в виде ритмики «застоев» и «смут», а равно «взлетов» и «падений». Однако человеческий разум упорно хочет видеть во всем этом некий поступательный телеологический процесс. Отсюда поиск «гениев» и «злодеев», включающий и ротацию таковых. Избавиться от подобных иллюзий, особенно активно порождаемых и возрождаемых в «эпохи перемен», невероятно трудно.

Обыденное сознание и творческое воображение по-своему вторгаются в пространство большого исторического времени. Политики, особенно лживые деспоты, по-своему пытаются спрямить его стохастическую «кривизну». Всему этому призвал противостоять историк. И это небезопасно.

Известно, что ожидаемая революция не приходит никогда. Но много ли нашлось в ХХ в. мыслителей, способных адекватно отреагировать на появление после нее таких «средневековых» фигур, как Сталин и Гитлер, не говоря уже о более мелких тиранах? И по какой шкале оценивать их деяния: прогрессистской и позитивистской, оставленной нам эпохой Просвещения, или морально-эстетической, связанной с известного рода «разочарованием в прогрессе»? Я предпочел бы культурно-антропологический подход с основательным (применительно к данной теме) психоаналитическим компонентом. Автор настаивает на необходимости моральной (по преимуществу) оценки деяний тирана, имеющей в постсоветское время уже основательную традицию. И это его право.

Формально Борис Илизаров исследует особенности «политики памяти» при Сталине, точнее процесс подспудного создания деспотом своей «достойной» биографии не только для современников, но и потомков, используя при этом (в том числе и «втемную») наиболее талантливых людей современности. Однако фактически автор расширяет исследовательское поле проблематикой исторического сознания переломного времени. Мы все еще изучаем Власть через ее собственные непосредственные тексты. А она тем временем осуществляет самопрезентацию косвенными, малозаметными, то есть скрытыми, обманными приемами.

В центре внимания автора по-своему знаковые, при этом разнородные, фигуры российско-советской культуры – историк Р. Виппер, писатель А. Толстой, кинорежиссер С. Эйзенштейн. Выбор этих персонажей совершенно оправдан: через их творческие «удачи» и «неудачи» можно понять когнитивные метания целого творческого слоя, не устоявшего перед давлением деспотической власти. Сам по себе выбор такого, достаточно неожиданного, аспекта «истории сталинизма» можно отнести к выдающейся авторской заслуге. Теоретически круг вольных и невольных «пиндаров деспотии» может быть основательно расширен. Но у меня в связи с этим нет претензий к данной книге. Ее замысел слишком глубок, а потому не стоит сбивать авторский прицел традиционного типа «подсказками». Возникают, впрочем, некоторые сомнения.

Так, в «Предуведомлении» автору вряд ли стоило выступать в роли продолжателя публицистики М. Гефтера и Л. Баткина. На мой взгляд, их вклад в историографию сталинизма не столь велик. Да и вообще, всякое морализирование по поводу тиранов и деспотов дает кратковременный эффект. Во всяком случае, то, что написано Борисом Илизаровым (не только в данной книге), для меня звучит намного убедительнее.

При всей своей профессиональной мнемонической «свободе» исследователь прошлого прикован к галере современности. Глава о том, как немолодой историк-позитивист Р. Виппер «попал в историю», на мой взгляд, является в этом смысле самой поучительной. Здесь показано, какими невероятными путями «честная» историография может не только пересечься, но и совокупиться с агиографией и породить неожиданное качество. Увы, в нашей профессии такое случается. И это, между прочим, тоже Тема. Кстати, у Виппера личность Грозного почти не видна, а о том, что у него появится двойник, он тем более не мог в свое время помыслить. Тем не менее Сталин «отыскал» своего «предшественника» именно с помощью Виппера. Почему и как? Привычная подозрительность переросла в проницательность? Сказался инстинкт власти? Если таковой существует, то востребован и инстинкт царедворца.