Сталин, Иван Грозный и другие

Человек постоянно «приспосабливается» к «дурному» настоящему с помощью идеализированного прошлого. Для меня Алексей Толстой – фигура почти комическая. Этот беззаботный барин однажды зашел не в ту комнату – в духовную «камеру сталинизма», из которой не было выхода. Борис Илизаров последовательно показал историю «грехопадения» этого небесталанного автора. Глава о нем – самая большая по объему – включает также ряд побочных сюжетов. Думается, это оправдано: передается атмосфера, царившая в писательской среде. Вероятно, однако, не стоило бы подробно пересказывать содержание первой части дилогии А. Толстого об Иване Грозном. Она была написана автором бездарно – фальшивить талантливому человеку бывает как-то не с руки. Возможно, этот текст не понравился Сталину чисто эстетически – он уловил, что налицо стилистика «недостойная образа вождя».

Всякая власть скучна и примитивна по своей природе. Именно поэтому она нуждается в героизации от лица истории. С. Эйзенштейн, пожалуй, единственная по-настоящему трагическая фигура книги – система безжалостно переломала его творческую карму. К сожалению, глава, посвященная его мучительному «роману» с Грозным-Сталиным, кажется слишком короткой. Автор излишне скромно ограничил себя «новыми материалами» по данной теме. Не берусь судить, насколько оправдан данный прием, тем более что соответствующий текст смотрится в книге органично и достойно. Интересно, что в данной главе автор специально останавливается на детстве Эйзенштейна. Может быть, стоило – симметрии ради – сказать нечто подобное об А. Толстом? Историографы почему-то стесняются углубляться в травматические истоки тех или иных творческих особенностей своих героев. Надеюсь, это дело будущей аналитики.

Нет сомнения, Эйзенштейн одним из первых понял, что кино может стать важнейшим средством манипуляции сознанием людей. Но для революционера «вести за собой массы» значило совсем не то, что для бюрократа. Он намеревался их вдохновлять, а не дурачить. В начале своей карьеры Эйзенштейн искренне хотел создать хронику грандиозной революции, показать ее историческую масштабность и неотвратимость. Но как вслед за тем «оптимистично» представить на суд истории бастарда и могильщика революции? Почему в конечном счете торжествуют не революционеры, а лживые деспоты? Почему им удается – пусть на время – внушать подданным представление о «прогрессивности» своих деяний?

Хотя Иван Грозный выступает в книге Илизарова лишь как символ, может быть, стоило несколько оживить эту отнюдь не однозначную фигуру, скажем, выдержками из эмоциональных посланий А. Курбскому. В конце концов, как государственный деятель, не говоря уже о литературном таланте, этот грозный царь много выше Сталина. И ему не надо было нанимать борзописцев или выискивать самодеятельных доброхотов.

Иван Грозный отстаивал свое право на тотальную репрессивность от лица Бога. Сталин попытался делать это от лица самой истории. При этом «вождь» вроде бы выступал как прогрессист, тогда как на деле вызывал к жизни демонов традиционализма. Понятно, что это не могло рано или поздно не обернуться очередной смутой в умах.

Так или иначе автор затрагивает одну из самых болевых точек нашей – причем не только советской – истории. Когнитивное бессилие власти заставляет ее так или иначе опираться на «вдохновляющие» примеры прошлого. Российский правитель, безусловно, должен знать и понимать историю. Но почему-то, обращаясь к ней, он непременно отыскивает не инновационный опыт, а образцы силовой «стабилизации» кризисных ситуаций, забывая, что со временем они неминуемо оборачиваются привычным застоем. И в этом очередному «вождю» непременно подыграют, сами того не желая, творческие элиты.

В данном случае автор рассматривает своих «героев» преимущественно как объект непосредственного давления со стороны «вождя». Но нельзя забывать, что некоторые историки и писатели, да и малоизвестные интеллигенты, сами, с каким-то мазохистским упоением, «ложились под власть». При этом они ухитрялись уверить самих себя в том, что Сталин встал «в авангарде исторического прогресса» (см., к примеру, выразительную книгу Й. Хелльбека «Революция от первого лица: дневники сталинской эпохи» (М.: Новое литературное обозрение, 2017). Если диктаторская власть «непроницаема», то ее подданным легче всего уверовать в ее «разумную» мощь – именно это подсказывает инстинкт самосохранения.