Сталин, Иван Грозный и другие

После революции и Гражданской войны значительная часть российской интеллигенции погибла или оказалась в странах рассеяния, а та, что осталась в Советской России, была отодвинута от любой более или менее самостоятельной политической и идеологической деятельности. В ленинский период неустоявшиеся идеологические догматы оставляли пространство для сравнительно свободного профессионального творчества, хотя уже Ленин ставил вопрос о навязывании идеологического диктата во всех сферах культуры, науки и иного творчества. Особенно это коснулось исторической науки, поскольку большевизм основывался на историческом материализме К. Маркса и Ф. Энгельса, который провозгласили единственным научным учением о развитии человеческого общества. К этому необходимо добавить то, что марксистская доктрина, взятая на вооружение партией и навязываемая всему советскому народу, отличалась особенностью: по своей направленности она была футуристической, т. е. ориентирована на будущее. С ее помощью выстраивалась модель потребного будущего, корни которой находились в прошлом всего человечества. История служила для понимания прошлого, предсказания будущего и оправдания настоящего. Это была целостная историософская концепция.

С приходом к власти Сталина и по мере становления его диктатуры усилились тенденции закрепления тоталитарной идеологии с последовательным отказом от исторического и социального футуризма не только во внутренней, но и во внешней политике. Известно, что советский тоталитаризм, омертвляя, т. е. догматизируя марксизм в форме «ленинизма», одновременно стал вбирать в себя дореволюционные имперские историософские конструкции и «цезарианские» идеи. В последнее десятилетие перед Второй мировой войной волею Сталина и руководимого им партийно-государственного аппарата обращение к имперскому прошлому приняло спланированный сверху характер. Это был процесс, когда исторические князья и цари, крупные царские военачальники, флотоводцы, первооткрыватели, ученые и т. д. пусть дозированно, но все более открыто и как положительные герои возвращались в общественное сознание. Так начался процесс государственной архаизации ничем не защищенного, малоподготовленного сознания народов СССР. Партийная монополия на все существовавшие тогда массовые средства информации, учреждения культуры и науки привела не только к тому, что общество, силою монополиста, стало больше жить образами прошлого, чем настоящего и будущего. Оно принуждалось к поискам аналогий и знакомых признаков для оправдания эксцессов в настоящем. Господство эклектики и архаизации было выгодно в первую очередь главе государства Сталину, поскольку соотнесение «исправленного», подогнанного под его образ давнего прошлого способствовало укреплению личной власти, позволяло оправдывать историческими прецедентами любые, самые жестокие, антигуманные и нелогичные действия.

Архаизация достигла своего апогея в последние предвоенные и военные годы, когда общественное сознание было подвергнуто массированной идеологической перверсии, т. е. попытке отбрасывания в самые глубинные, дологические формы мышления. Инстинктивно и волюнтаристски осуществляя эту задачу, Сталин лично привлек лучшие интеллектуальные и творческие силы страны: историков Р. Виппера, С. Бахрушина, И. Смирнова, известного писателя Ал. Толстого и всемирно известного кинорежиссёра С. Эйзенштейна. Для очередной и самой радикальной подобной перверсии им лично была выбрана фигура средневекового русского царя Ивана IV. В книге было показано, каким образом Сталин и его аппарат вырабатывали «новую» концепцию правления Ивана Грозного, как подготавливались соответствующее документы и организовывалось привлечение основных разработчиков. В процессе исследования были обнаружены многочисленные новые архивные документы, впервые раскрывшие в подробностях процесс фальсификации русской истории XVI в. в середине века ХХ.