Сталин: как это было? Феномен XX века

Т. Ленину от Сталина.

Только лично.

Т. Ленин!

Недель пять назад я имел беседу с т. Н. Константиновной, которую я считаю не только Вашей женой, но и моим старым партийным товарищем, и сказал ей (по телефону) приблизительно следующее: “Врачи запретили давать Ильичу политинформацию, считая такой режим важнейшим средством вылечить его, между тем, Вы, Надежда Константиновна, оказывается, нарушаете этот режим; нельзя играть жизнью Ильича” и пр.

Я не считаю, что в этих словах можно было усмотреть что-либо грубое или непозволительное, предпринятое “против” Вас, ибо никаких других целей, кроме цели быстрейшего Вашего выздоровления, я не преследовал. Более того, я считал своим долгом смотреть за тем, чтобы режим проводился. Мои объяснения с Н. Кон. подтвердили, что ничего, кроме пустых недоразумений, не было тут, да и не могло быть.

Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения “отношений” я должен “взять назад” сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя “вина” и чего, собственно, от меня хотят.

И. Сталин».

Письмо Ленина и ответ Сталина хранятся в официальном конверте Управления делами Совнаркома, на котором имеется пометка: «Письмо В.И. от 5/III-23 г. (2 экз.) и ответ т. Сталина, не прочитанный В.И. Лениным. Единственные экземпляры»^{66}.

Это полное высокомерия письмо, весь тон которого свидетельствует, что генсек не склоняет выю перед вождем, как вроде бы должно было быть, а почти с презрением ставит вождя на место, свидетельствует: это — отповедь. Сталин выступает в этом письме с позиции силы. Кавказский мужчина разъясняет вождю, что женщины, конечно, это товарищи большевиков по членству в партии, но место их не у кормила власти, а в лучшем случае рядом с мужчинами. Генеральный секретарь ЦК читает вождю мораль. Издевка к утратившему реальную власть бывшему уже вождю сквозит в каждой фразе письма (а ведь Сталин не пишет эти унижающие вождя строки, а диктует их личному секретарю Ленина!). По-видимому, от врачей Ленина Сталин знает: тот уже не жилец, и с его волей можно не считаться. Сталин сознательно вдет на разрыв с Лениным, не опасаясь последствий этого разрыва.

Сходная ситуация была и с другой стороны. Отчаянию Ленина уже не было предела. Будучи человеком политически чрезвычайно проницательным, вождь в последние дни своей разумной жизни отчетливо понял, что в главном деле всей своей жизни он все, и бесповоротно, проиграл:

— европейская революция, на которую он так надеялся, и в пользу которой в форме Соединенных Штатов Европы он был готов принести в жертву всю Россию и весь ее народ, не просматривается даже в отдаленной перспективе;

— и даже такую, в общем-то, пустяковую вещь, как сместить Сталина с поста генерального секретаря ЦК, даже этого он уже сделать не в состоянии.

И напрасно он так секретил свои последние письма: от кого? От Сталина? Но Сталин знал о них с первых же минут: Фотиева знакомила Сталина с ленинскими диктовками уже через 15 минут после их расшифровки.

* * *

Фотиева Лидия Александровна (1881—1975). В период Октябрьской революции работала бок о бок вместе с Н.К. Крупской в Выборгском Комитете РСДРП(б), в 1918—1924 гг. — личный секретарь Ленина, потом до 1930 года — секретарь СНК и СТО СССР, затем — научный работник в Центральном музее В.И. Ленина.

* * *

Правда, когда на другое утро Ленин строго предупредил Володичеву, что о диктовке могут знать только он сам и Надежда Константиновна, Фотиева, судя по всему, просто перепугалась. Будучи в доверии у вождя, Фотиева ведь одновременно была на секретной связи между Лениным и Троцким. Узел завязывался уж слишком тугой, и Фотиева не знала, как ей лучше поступить. В конце концов через неделю, по-видимому, после мучительных размышлений, она все же решила «покаяться» по этому поводу, написала письмо о случившемся и пошла с ним к Каменеву.

Это ее письмо опубликовано в «Известиях ЦК КПСС» в 1990 году в первом номере.

«Л.А.Фотиева — Л.Б. Каменеву.

29/XII — 22 г. Товарищу Сталину в субботу 23/XII было передано письмо Владимира Ильича к съезду, записанное Володичевой. Между тем, уже после передачи письма выяснилось, что воля Владимира Ильича была в том, чтобы письмо это хранилось строго секретно в архиве, могло быть распечатано только им или Надеждой Константиновной и должно было быть предъявлено кому бы то ни было лишь после его смерти. Владимир Ильич находится в полной уверенности, что он сказал это Володичевой при диктовке письма. Сегодня, 29/XII, Владимир Ильич вызвал меня к себе и переспросил, сделана ли на письме соответствующая пометка, и повторил, что письмо должно быть оглашено лишь в случае его смерти. Я, считаясь со здоровьем Владимира Ильича, не нашла возможным ему сказать, что допущена ошибка, и оставила его в уверенности, что письмо никому неизвестно и воля его исполнена.