Сталин: как это было? Феномен XX века

“Уважаемый товарищ Троцкий. Я просил бы вас очень взять на себя защиту грузинского дела на ЦК партии. Дело это сейчас находится под “преследованием“ Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем напротив. Если бы вы согласились взять на себя его защиту, то я бы мог быть спокойным. Если вы почему-нибудь не согласитесь, то верните мне все дело. Я буду считать это признаком вашего несогласия. С наилучшим товарищеским приветом. Ленин“.

“Почему вопрос так обострился?”— спрашиваю я. Оказывается, Сталин снова обманул доверие Ленина: чтоб обеспечить себе опору в Грузии, он за спиною Ленина и всего ЦК совершил там при помощи Орджоникидзе и не, без поддержки Дзержинского организованный переворот против лучшей части партии, ложно прикрывшись авторитетом Центрального Комитета.

Пользуясь тем, что больному Ленину недоступны были свидания с товарищами, Сталин пытался окружить его фальшивой информацией. Ленин поручил своему секретариату собрать полный материал по грузинскому вопросу и решил выступить открыто.

Что его при этом потрясло больше:личная нелояльность Сталина или его грубо-бюрократическая политика в национальном вопросе, трудно сказать. Вернее, сочетание того и другого. Ленин готовился к борьбе, но опасался, что не сможет на съезде выступить сам, и это волновало его.

“Не переговорить ли с Зиновьевым и Каменевым?” — подсказывают ему секретари. Но Ленин досадливо отмахивается рукой. Он отчетливо предвидит, что, в случае его отхода от работы, Зиновьев и Каменев составят со Сталиным “тройку “ против меня и, следовательно, изменят ему.

“А вы не знаете, как относится к грузинскому вопросу Троцкий?”— спрашивает Ленин. “Троцкий на пленуме выступал совершенно в вашем духе“, — отвечает Гляссер, которая секретарствовала на пленуме. “Вы не ошибаетесь?”— “Нет, Троцкий обвинял Орджоникидзе, Ворошилова и Калинина в непонимании национального вопроса“. — “Проверьте еще раз!” — требует Ленин.

На второй день Гляссер подает мне на заседании ЦК, у меня на квартире, записку с кратким изложением моей вчерашней речи и заключает ее вопросом: “Правильно ли я вас поняла?” — “Зачем вам это?”— спрашиваю я. “Для Владимира Ильича“, — отвечает Гляссер. “Правильно”, — отвечаю я.