Сталин. Мой товарищ и наставник

– Здравствуй, Камо! – просто, так, будто мы не виделись один или два дня, сказал Сталин, когда мы встретились с ним в Тифлисе после моего побега. – Хорошо, что ты приехал. Дел много.

Дел и впрямь было много. Близился революционный 1905 год.

1905 год

Рассказ о 1905 годе я хочу начать с бакинской стачки 1904 года, которая была организована Сталиным при помощи Алеши Джапаридзе^[86]. Я знал многих из руководителей Бакинской коммуны^[87], которых расстреляли эсеры, но больше всего был близок с Алешей и Степаном Шаумяном^[88].

В наше время эта бакинская стачка вспоминается как один из эпизодов революционного движения. Но у нее имеется одна особенность, которая выделяет ее из числа прочих эпизодов. Эта стачка была первой, что завершилась не просто отдельными уступками промышленников, а политической победой пролетариата. Нефтепромышленники были вынуждены заключить с рабочими коллективный договор, по которому был установлен 9-часовой рабочий день, увеличена до 1 рубля плата за смену и др. Бакинский губернатор Накашидзе едва усидел на своем месте.

Для меня, как для армянина, не было среди царских сатрапов более ненавистных, чем Накашидзе и князь Голицын^[89]. Я, как марксист, совершенно не признаю террора, потому что это пустая трата сил, всего лишь видимость революционной борьбы. Очень хорошо тем товарищам, которые начинали рассуждать о некоей пользе террора, отвечал Сталин. Он говорил:

– Александра Второго убили, но это не подействовало ни на его сына, ни на его внука. Как тиранили народ, так и продолжают тиранить. Романовых много, замучаетесь всех убивать, а холуев у них еще больше. Вырывать эти сорняки поодиночке – пустое дело. Их надо выжечь революционным пожаром.

Очень хорошо, коротко и ярко Сталин однажды сказал об эсерах:

– Руки у них есть, а головы нет. В этом их беда.

Я террора не признаю и никогда не радовался, узнав о том, что убили еще одного царского холуя. Нашему делу, настоящему революционному делу, от этих убийств был только вред. После каждого такого «акта справедливости» полиция начинала свирепствовать пуще прежнего. Проводились облавы, повальные обыски, в результате чего страдало много наших товарищей, наше дело страдало. Но когда я узнал, что в Баку бомбой убит Накашидзе, то обрадовался. «Молодцы, подумал, ребята, раздавили гадину».

Во время стачки Накашидзе пытался действовать своим обычным манером. Запугивал, угрожал перестрелять всех бунтовщиков к чертовой матери, требовал «немедленно прекратить безобразие». Но когда увидел, что даже войска не в силах справиться с рабочими, то притих. Люди жили и работали в таких условиях, были настолько озлоблены, что не боялись ничего. В Баку дошло до того, что казаки по двое-трое боялись выезжать на патрулирование, ездили целыми взводами. Бакинский пролетариат заставил всю эту сволочь считаться с собой.

Большевикам^[90] в Баку приходилось сотрудничать с меньшевиками-шендриковцами^[91] и гнчакистами^[92]. Если гнчакисты, как марксисты, пользовавшиеся определенным авторитетом среди армянских рабочих, помогали делу, то шендриковцы больше мешали. Каждую минуту, при любом удобном случае они заводили свою вечную песню об «экономической борьбе». Шендриковцы сводили все к копейке, поэтому Сталин и другие товарищи называли их «копеечными социалистами». Капиталисты знали цену шендриковцам и прекрасно понимали, кто по-настоящему руководит массами. В самый разгар забастовки, когда уже стало ясно, что уговоры и угрозы на бастующих не подействуют, к Сталину, находившемуся на нелегальном положении, явился посланец от нефтепромышленников и предложил ему лично (подчеркиваю, не партии, а лично Сталину) двести тысяч рублей за прекращение забастовки. Полиция не могла найти руководителей забастовки, но большие деньги могут то, чего не может полиция. Промышленники подкупили одного из рабочих активистов, и тот сказал, где скрывается Сталин. Посланцу Сталин ответил, что интересы рабочего класса не продаются, а предателя казнили. За все время Бакинской стачки нашими товарищами было выявлено всего три предателя в рабочих рядах. Это немного, если учесть, что бастовали десятки тысяч.

Поняв, что подкупить руководителя стачки не удастся, нефтепромышленники попытались сбить бастующих с толка. Они согласились ввести 9-часовой рабочий день, но и только. Этим они хотели показать, что «удовлетворили» требования бастующих. Одновременно они начали завозить в Баку несознательных рабочих из других мест для работы на промыслах. В основном это делали «Товарищество Нобеля»^[93] и «Московско-Кавказское общество»^[94]. Одновременно подняли голову шендриковцы. Они стали кричать о том, что если бастующие будут продолжать упрямствовать, то навсегда останутся без работы, потому что их места будут заняты приезжими.

– Они хотят оставить рабочих без работы? Тогда мы оставим их без вышек! – сказал Сталин.