Сталин. Охота на «Медведя»

Еще более сложное положение складывалось на главном направлении – московском. Начавшаяся распутица и упорное сопротивление 5-й и 3-й армий Западного фронта не остановили наступательного порыва группы армий «Центр» вермахта. Несмотря на огромные потери, гитлеровские войска упорно пробивались к вожделенной цели – ненавистной столице большевиков. Передовые части 4-й танковой группы и 4-й армии на отдельных участках уже находились на расстоянии 70–80 км от Москвы.

Для москвичей и всего советского народа наступил момент истины – решалась не только судьба столицы, но и будущее советского государства. Оно зависело от мужества, упорства красноармейцев, а также воли и выбора Сталина. Несмотря на реальную опасность захвата Москвы, он ее не покинул, остался в Кремле и продолжал руководить обороной.

С 16 октября, по решению ЦК ВКП(б) и Верховного Главнокомандующего – Сталина, началась эвакуация государственных учреждений в Куйбышев (Самару), там готовилось место для будущей ставки. В тот же день специальные команды из Особой группы НКВД СССР под командованием майора государственной безопасности Павла Судоплатова приступили к минированию всех двенадцати городских мостов, железнодорожных узлов и других важных объектов города. Спустя сутки остановился метрополитен, и начались работы по подготовке к его уничтожению.

По Москве поползли зловещие слухи: Сталин покинул Москву, немцы ведут бои на окраинах Истры и Нарофоминска. Они порождали панические настроения, и новые потоки беженцев устремились на восток. На вокзалах и дорогах царил хаос, чтобы остановить его, 20 октября в столице было введено осадное положение.

С наступлением темноты Москва превращалась в город-призрак. В кромешную темноту погружались дома, улицы и площади. Звенящую от напряжения тишину нарушал лишь дробный стук каблуков и перекличка ночных патрулей. Время от времени то в одном, то в другом месте возникали короткие и ожесточенные перестрелки. Подвижные отряды НКВД и военной комендатуры уничтожали мародеров, вступали в схватки с гитлеровскими диверсантами.

В ночь на 21 октября надрывный вой воздушных сирен оповестил о начале очередного налета фашистской авиации. Сквозь него прорывался и набирал силу монотонный гул тяжелых бомбардировщиков. Волна за волной эскадрильи «юнкерсов» накатывали на Москву, лучи 620 зенитных прожекторов впивались в небо и выискивали цели. Там, в вышине, над аэростатами, скользили хищными тенями самолеты, а вокруг них разноцветными гирляндами распускались разрывы снарядов. Непрерывный лай зениток перекрывали мощные взрывы. Земля гудела и тяжело вздыхала под ударами полутонных авиационных бомб. Они ложились все ближе к Кремлю, несколько разорвались рядом с Большим театром и в сквере перед университетом на Моховой, а одна бомба угодила в здание ЦК на Старой площади.

Погруженная во мрак громада здания на Лубянской площади мелкой дрожью отзывалась на каждый новый взрыв. Нарком НКВД Лаврентий Берия не решался спуститься в бомбоубежище. Сталин не покидал своего кремлевского кабинета, так как положение на можайском направлении складывалось критическое. Не помогли введенные в бой две дивизии народного ополчения – гитлеровцы за сутки перемололи их в своих танковых жерновах. Механизированные клинья вермахта с невиданным упорством продолжали атаковать и разрывали на части зыбкую оборону советских войск.

Ухнул очередной взрыв. Берия вздрогнул и подумал: «Совсем рядом!»

Жалобно задребезжали оконные стекла, печальным звоном отозвалась массивная бронзовая люстра, тусклые пятна светильников подмигнули и, отразившись призрачным бликами на темных дубовых панелях, погасли. Кабинет погрузился в кромешную тьму. Прошла минута-другая, здание снова тряхнуло, пол ушел из-под ног и руки наркома судорожно ухватились за стол. Липкий страх когтистыми лапами впился в сердце, холодный пот проступил на спине, а голова вжалась в плечи. Стены кабинета вновь угрожающе затрещали, а затем наступила оглушительная тишина.

Берия отпустил крышку стола, и предательская слабость разлилась по телу. Страх ушел вглубь, и оттуда к груди подкатила удушающая волна злобы и ненависти к нему – Сталину. Дрожащие пальцы рванули верхние пуговицы на кителе, и он судорожно вдохнул.

«Почему я должен торчать здесь?! Почему должен умереть?! Я, полный сил и энергии, перед которым заискивали и пресмыкались эти гороховые шуты – «маршалы революции» – Ворошилов и Буденный, пропахшие нафталином истории – «цвет партии» – Молотов и Калинин! Я, в ногах которого ползали на коленях и рыдали увешанные орденами флагманы и генералы, должен так глупо и бесцельно умереть. Ради чего? – задавался вопросами Берия. – Чтобы в очередной раз доказать ему – Сталину – свою преданность?»

Приступ бешеного гнева охватил Берию. Кулаки яростно замолотили по крышке стола и письменному прибору, но руки не ощущали боли. Услужливая память воскрешала картины прошлых унижений и мучительного страха перед ним – Сталиным…