Стрелки часов медленно ползли по циферблату и неумолимо отсчитывали драгоценные секунды и минуты для судеб миллионов немцев и судьбы самого Шелленберга. Прошли все назначенные сроки, а от Бернадота так и не поступило долгожданного сигнала. За окном сгущались вечерние сумерки, и вместе с ними приближалось время бомбардировок советской авиации. Далеко уже не хваленые люфтваффе Геринга были не в состоянии противостоять ассам маршала авиации Голованова, они все чаще прорывались через стену зенитного огня и бомбили правительственный квартал. Не надеясь на прочность бетонного бункера, Шелленберг не стал искушать судьбу и решил ждать сообщений от Бернадота на конспиративной вилле VI управления РСХА в Потсдаме.
Спустившись по безлюдным гулким коридорам и лестницам управления – большинству подчиненных Шелленберга было уже не до разведки, он вышел во внутренний двор, где ждали машины сопровождения, и коротко бросил начальнику охраны:
– Шульц, едем в Потсдам, объект «Замок»!
– Есть! – принял тот к исполнению и приказал охране: – По машинам!
Шелленберг шагнул к бронированному «хорьху-850». Когда начальник охраны распахнул заднюю дверцу, он швырнул на сидение папку с проектом предложений Гиммлера для генерала Эйзенхауэра и предупредил:
– Шульц, если со мной что-то случится, содержимое папки должно быть немедленно уничтожено.
– Понял, господин бригадефюрер, я гарантирую вашу безопасность! – поклялся Шульц.
– Спасибо, – поблагодарил Шелленберг и, кисло улыбнувшись, заметил: – В тебе, Шульц, я не сомневаюсь, но гарантии дает только Господь.
– Господин бригадефюрер, я отдам свою жизнь, чтобы спасти вашу.
– Спасибо, дружище. Все, поехали, поехали! – поторопил Шелленберг и сел в машину.
Шульц махнул рукой водителям и занял переднее сидение. Колонна, описав полукруг по двору, покатила на выезд. Часовые взяли на караул. Массивные металлические ворота бесшумно раздвинулись; техника, в отличие от людей, пока не давала сбоев, и из темного зева на улицы вечернего Берлина выскользнули три машины. Шелленберг бросил взгляд по сторонам и поежился.
Пустынные улицы скалились уродливыми зубьями развалин. Тут и там валялись истерзанные осколками авиабомб трупы людей, убирать их было некогда, да и некому. В воздухе стоял удушающий смрад гари и нечистот – они зловонными фонтанами били из разрушенной системы канализации. Тошнотворный ком подкатил к горлу Шелленберга, и он принялся подгонять Шульца. Тот поторопил водителя, с востока, нарастая, доносился гул сотен авиационных моторов. На Берлин накатывала новая волна советских бомбардировщиков.
Все еще живая система ПВО пришла в действие, и по небу суматошно заметались лучи множества прожекторов. В их свете хищные силуэты самолетов напоминали стаи стервятников. Робко тявкнула одна, за ней другая зенитные батареи, а через мгновения они залились в остервенелом лае. Зенитчики и пилоты люфтваффе пытались остановить советскую воздушную армаду. Она же, подобно грозовой туче, неумолимо надвигалась на город и обрушила на него свинцовый водопад. Раскатистое эхо взрывов отчетливо звучало в центре Берлина. Огненный вал накрывал один квартал за другим и катился на запад.
В зареве бушующих пожаров город напоминал Шелленбергу сцены из Апокалипсиса, переданные с пронзительной глубиной и достоверностью гениальным Альбрехтом Дюрером. Небо, терзаемое разрывами зенитных батарей, полыхало зловещими всполохами. С него, подобно всесокрушающей деснице Божьей, рушились на землю объятые пламенем самолеты. Она, как живая, корчилась и стонала под этими ударами. В какой-то момент Шелленбергу почудилось, что на восточном небосклоне возникли силуэты четырех гигантских всадников, скачущих на огнедышащих конях, – предвестников Апокалипсиса. Он закрыл глаза, чтобы не видеть всего происходящего, но чудовищная какофония звуков и красок продолжала преследовать его до тех пор, пока Берлин не остался за спиной.
Вырвавшись из капкана развалин, «хорьх» Шелленберга и машины сопровождения с охраной уткнулись в хвост огромной колонны беженцев. Тяжелый, надсадный гул автомобильных моторов, лязг металла, стоны, плач, истеричные команды, треск автоматных очередей банд дезертиров, расчищавших себе путь, стояли над дорогой. Тусклый свет залепленных грязью фар выхватывал из темноты вздыбившиеся к небу остовы сгоревших машин и разбитых орудий. На дне кюветов бледными пятнами отсвечивали жертвы недавней бомбардировки. Эта стенающая, взрывающаяся руганью человеческая река текла на запад, ища спасения от кровавой мясорубки на востоке, где кровожадный Молох войны перемалывал в своих жерновах десятки тысяч жизней.