Сталин. От Фихте к Берия

Идеологический шок большевиков от неудачи «мировой революции» в 1918 (Германия) — 1919 (Венгрия) — 1920 (Польша) — 1923 (Турция и Германия) годах дополнился острым сознанием смертельной угрозы самому существованию той исторической государственности, в границах которой стабилизировался СССР и на владение ресурсами и уязвимостями которой он был обречён. Мировой опыт тотальной войны — каким он представлялся непосредственно после Первой мировой войны — делал уже недостаточными доктринально мотивированные попытки марксистских «всеобщего учёта и планомерности» (в троцкистском образе Госплана) ради технологического прогресса и уравнительной социальной справедливости. Он требовал от коммунистического руководства способности и одновременно подпитывал распространяющиеся как вирус претензии даже политически несамостоятельного военного руководства СССР «маневрировать всеми ресурсами страны». Несмотря на то, что в момент известного межведомственного спора о военном плане в марте 1930-го между М. Н. Тухачевским (1893–1937) и К. Е. Ворошиловым (1881–1969) Сталин принял сторону последнего, обвинив Тухачевского, можно сказать, в неадекватных масштабу экономики СССР военно-мобилизационных претензиях[753] (год спустя Сталин извинился перед Тухачевским, признав его принципиальную правоту), и то, что обвинять Тухачевского в крайнем мобилизационном милитаризме стало признаком хорошего исследовательского тона, реальность, по-видимому, состоит всё же в том, что в радикальном своём милитаризме Тухачевский лишь отражал межвоенный консенсус, сложившийся на Западе и в СССР. Известный участник англо-бурской войны, член британского правительства во время Первой мировой войны, не упускавший случая сослаться на этот свой руководящий опыт, идя к власти и стоя во главе Великобритании в годы Второй мировой войны, У. Черчилль неизменно рассматривал тотальную мобилизацию всех наличных и особенно трудовых ресурсов в качестве важнейшего элемента в системе подготовки к войне. В 1938 году, по итогам Мюнхенского соглашения Англии, Франции и Германии о разделе Чехословакии, предсказывая новую войну, Черчилль приветствовал «мобилизацию промышленности» и говорил: «Отныне надо приложить для перевооружения такие усилия, подобных которым ещё не было; этой цели должны быть подчинены все ресурсы нашей страны и вся её сплочённая мощь»[754]. 27 апреля 1939 года в Великобритании была введена всеобщая воинская повинность. 27 января 1940 года Черчилль призвал:

«Нужно в огромной мере увеличить количество нашей рабочей силы, в особенности квалифицированных и полуквалифицированных рабочих… Понадобятся миллионы рабочих; более миллиона женщин должны смело прийти на работу в нашу промышленность — на заводы боеприпасов, вооружения и самолётов»[755]. И уже через четыре дня министр труда и национальной трудовой повинности Великобритании объявил программу принудительного набора в промышленность мужчин и женщин. После двух мировых войн даже американскому стратегу было неприлично отрицать принудительный характер тотальной мобилизации в сфере труда, «эффективное принуждение» как фактор мобильности рабочей силы во время войны: «война больших масштабов ведёт к сужению личной свободы… Во всех странах, за исключением тоталитарных, исполнительная власть должна выполнять задачи, значительно ограничивающие свободу»[756]. Похоже, именно это повальное советское и иностранное увлечение тотальной подготовкой к войне всего действующего и живого критиковал старый русский военный специалист на советской службе генерал А. А. Свечин, когда писал, критикуя европейский (в первую очередь, французский) опыт подготовки к будущей войне, — «многие армии готовятся к войне так, как будто будущая война начинается с конца — мобилизованной в тылу промышленностью»[757]. Это значило, что идея такой предварительной, опережающей мобилизации доминировала в умах.