Административный конструктивизм, вынуждавший население с неопределённой, или двойной, или социальной, или конфессиональной идентичностью делать (или признавать сделанный за него) выбор в сторону единственной идентичности, совершенно очевидно преследовал задачу территориального расширения этнического ядра страны (национального государства). Так было и в случае Польши, и в случае Литвы. Исследователь указывает, что именно языковой вопрос был центральным в этнографическом базисе государственного строительства. Произнесённые в ходе послевоенного устройства перед великими державами аргументы Польши в 1919 году и далее о принадлежности Виленского края Польше касались именно языкового вопроса как основы для административных решений: говорилось о том, что ещё в 1697 г. польский язык стал государственным для Литвы, а по конституции Речи Посполитой 1791 года Вильно перешел в прямое подчинение Варшаве. Наконец, после двадцатилетнего сопротивления, 19 марта 1938, Литва приняла ультиматум Польши и юридически «на вечные времена» отказалась от Вильно и Виленского края. И лишь государственная гибель Польши в сентябре 1939 года предопределила то, что 10 октября 1939 — по советско-литовскому договору Виленский край и Вильно переданы Литве: с населением 457,5 тыс. человек, в том числе были оперативно «обнаружены» около 100 тыс. литовцев[1043]
.Современный литовский историк так резюмирует оперативную политическую реакцию властей Литвы на присоединение Виленского края, отражающую отнюдь не экспромт, а загодя продуманную и консенсуальную историческую стратегию противоборства:
«После инициированной Советским Союзом передачи Вильнюса Литве в октябре 1939 г. правительство Литвы начало его политическую, экономическую и культурную интеграцию. Эту интеграцию сопровождала системная кампания литуанизации, которую поддерживала большая часть общества Литвы. Её претворение в жизнь стимулировали как межвоенная вражда между Польшей и Литвой, так и местный этнический конфликт между литовцами и поляками. (…) В марте 1940 г. Литовское правительство лишило гражданства примерно 83 000 поляков, которые прибыли в Вильнюс в 1920–1939 гг. (в период пребывания Виленского края в составе Польши. — М. К.), в то же время подтверждая его всем остальным жителям страны… практический каждый четвёртый житель Вильнюса стал иностранцем»[1044]
.Когда в 1944–1945 советские и польские социалистические власти начали обмен населением, в частности, между Польшей и Литовской ССР в интересах взаимной этнической консолидации и гомогенизации пограничных территорий, это затронуло и интересы тех национальных властей, кто и в новых, советских условиях намеревался проводить политику национального конструктивизма, продолжая ещё до-советские традиции административного нациестроительства и принудительной ассимиляции. Член партийного руководства в Литовской ССР писал московскому партийному руководству в это время:
«Считаю, что ещё не всё ясно в определении национальности живущего в районах Вильнюсской области населения, что не нужно торопиться с этим определением, что, по моему мнению, в районах Вильнюсской области так же, как и в смешанных районах Западной Белоруссии, в значительном большинстве проживают белорусы и литовцы, так называемые „тутейши“, за последние 30–50 лет ополяченные католическими ксендзами и политикой польского империализма. Кое-кто ошибочно называет их поляками только потому, что они исповедывают католическое вероисповедание, считают себя людьми „польской веры“, называют друг друга панами и разговаривают на смешанном польско-белорусско-литовском диалекте… Их нужно убеждать, что они сегодня являются гражданами советской страны, советской Литвы, хотя их разговорный язык и является польским языком»[1045]
.Нет сомнения, что в описываемом здесь длительном польско-литовском конфликте речь идёт не столько об ускорении самоидентификации и ассимиляции в интересах титульного этноса, сколько о принуждении к выбору титульного этноса в качестве самоидентификации и, вполне вероятно, о фальсификации итогов переписи в политически «нужном» направлении (так, как это произошло в Литве в 2011 году, когда президент Литвы не согласилась с итогами общенациональной переписи, назвав их заниженными, и в результате данные были исправлены в сторону повышения[1046]
).