Сталин. После войны. Книга 1. 1945–1948

Подписав с русскими Договор о нейтралитете в апреле 1941 года, японцы отнюдь не чувствовали себя связанными принятыми обязательствами. Утвержденная 2 июля 1941 года на императорском совещании «Программа национальной политики Империи в соответствии с изменением обстановки» предусматривала продолжение войны в Китае и одновременное завершение подготовки к войне как против США и Великобритании, так и против СССР. На этом заседании «расцелованный» Сталиным Мацуока заявил, что «наша дипломатическая политика в связи с войной между Германией и Советским Союзом должна основываться на целях и проводиться в духе Тройственного пакта». На деле это означало возможность японского нападения на СССР[106]. И на том же заседании министр подтвердил, что «для нас было бы правильным принять участие в этой войне».

30 июля 1941 года Рихард Зорге отправил донесение в Москву: «Начиная со второй половины августа Япония может начать войну, но только в том случае, если Красная Армия фактически потерпит поражение от немцев, в результате чего оборонительная способность на Дальнем Востоке будет ослаблена»[107].

Так что соблюдение японцами договора было продиктовано не верностью взятым обязательствам, а расчетом. Их останавливали два серьезных обстоятельства. Во-первых, Германия себя показала крайне ненадежным союзником. Сначала Гитлер заключил договор с СССР во время боев японской армии с Красной Армией на Халхин-Голе, а потом напал на Советский Союз через два месяца после заключения договора между Москвой и Токио. Немцы демонстрировали полное пренебрежение своими японскими союзниками, поэтому вступать в войну из-за них было бы крайне глупо. Вторая причина – серьезный военный урок, преподанный Красной Армией. Георгий Константинович Жуков, который командовал частями Красной Армии на Халхин-Голе, описывал свое впечатление от японских потерь так: «Там, когда японцы пытались вырваться из кольца, их встретила наша 57-я дивизия, и они оставили там столько убитых, что едешь ночью по этому полю боя, и слышно, как ребра хрустят под машинами. И страшный запах трупов… А помните, как потом, уже после переговоров, они выкапывали трупы своих, погибших в окружении? Столько выкопали, что под конец иногда увидят – и стараются скорей обратно забросать землей, чтобы не выкапывать, закончить. Уже самим невтерпеж стало…»[108]

Ну и не будем забывать, что напротив миллионной Квантунской армии рядом с нашими границами, с 1941 по 1945 год стояли советские войска численностью в 1,2 млн штыков. И все эти солдаты не могли быть брошены против Гитлера, так как гарантии ненападения Японии не было. Потому хоть и не прямо, но японцы Гитлеру все же помогали.

Согласно статье 3 договора, предусматривалось право его денонсации за год до истечения пятилетнего срока действия. Подписанный в апреле 1941 года договор истекал в 1946 году, Москва должна была сообщить Токио о своем желании выйти из договора за год до его окончания. Так Сталин и поступил. 5 апреля 1945 года нарком иностранных дел СССР Вячеслав Молотов принял посла Японии в СССР Наотакэ Сато и сделал заявление о намерении СССР денонсировать договор от 13 апреля 1941 года. В переданном японцам документе указывалось, что с момента заключения договора о нейтралитете «обстановка изменилась в корне. Германия напала на СССР, а Япония, союзница Германии, помогает последней в ее войне против СССР. Кроме того, Япония воюет с США и Англией, которые являются союзниками Советского Союза. При таком положении Пакт о нейтралитете между Японией и СССР потерял смысл, и продление этого пакта стало невозможным…»[109]

Так что никакого вероломного нападения Сталин не осуществлял. 8 августа 1945 года Советский Союз официально объявил Японии войну. А в день ее начала, 9 августа, США сбросили вторую атомную бомбу – на этот раз на город Нагасаки. Очевидно, что никакого военного смысла убивать десятки тысяч мирных японцев не было – после вступления СССР в войну шансов у Японии не оставалось. Ядерный удар наносился, дабы продемонстрировать Сталину, что у США есть не только одно «устройство».

12 августа 1945 года Сталин отправил ответный сигнал: в Москве на Красной площади состоялся грандиозный физкультурный парад в честь Всесоюзного дня физкультурников. Вождь пригласил подняться на трибуну Мавзолея троих высокопоставленных американцев. На трибуне Мавзолея Ленина рядом с членами Политбюро и Сталиным стояли генерал Эйзенхауэр, американский посол в СССР У. Гарриман и глава военной миссии в Москве генерал Джон Дин.