Сталин. Рефлексия (10 ночей 1941 года)

«А как он о нас, тех "нерусских", что взяли власть в Октябре семнадцатого: "собрание крокодилов с образцовыми интеллектами". Если бы кто из соотечественников назвал большевистское руководство "крокодилами", он бы не преминул добавить: "с интеллектами, размером со спичечный коробок". При этом встал бы навытяжку, тряхнул головой, глаза бы закатил: "вот как я их". Интеллигент, что с него взять…

А ведь у меня по меркам Российской Империи было вполне приличное образование.» Два курса семинарии давали возможность их обладателям, что пожелают служить в армии, прийти на сборный пункт, не дожидаясь призыва, и стать вольноопределяющимися первого разряда – то есть теми, кому через девять месяцев военной службы присваивается офицерское звание. «Выше разряда не было: инженеры, врачи, философы – все в нем. Смешной критерий, но за отсутствием другого…

Сейчас, конечно, другие ориентиры. Он имел о них представление, как то спросил у одного молодого наркома: сколько предметов вы изучали в вузе? Тот сразу не ответил, что-то мычал про какой-то вкладыш, но к вечеру отзвонился: мол, около пятидесяти, товарищ Сталин.

Один предмет – один учебник. А сколько у него этих учебников, то есть монографий, в библиотеке? Процентов двадцать от общего количества книг? То есть четыре тысячи? Ну ладно, не все прочитано, многими книгами я пользовался лишь как справочниками, но хотя бы каждый десятый учебник изучен? Четыреста книг? Поделим на пятьдесят – восемь получится. Восемь высших образований – как минимум.

Есть чем гордится», – Сталин постепенно успокаивался.

Ежедневно на чтение он отводил по 2-3 часа. Он лукавил, говоря "моя дневная норма – страниц 500", хотя мог читать со скоростью 3-4 страницы в минуту. Но не монографии или сборники научных статей – их он читал медленно, вдумчиво, делая пометки, загибая страницы.

«Интересно, – подумал вождь, – а высшее военное у меня есть?» В конце двадцатых он перечел уйму дореволюционных книг о войнах древних ассирийцев, греков и римлян, затем стал читать о войнах более современных. И советских авторов тоже читал, в том числе для принятия "решений".

«По Тухачевскому, например. Нет, то, что Тухачевский враг, было понятно и без книг. Креатура Троцкого, но не верный сторонник "Иудушки" – совсем даже отдельный "объект разработки".

Если бы Тухачевский осуществил свой переворот, он бы не стал приглашать былого покровителя возглавить страну: мол, берите бразды, друг и благодетель… Он бы решил "вопрос Троцкого" вполне по-сталински, но все же с учетом своих предпочтений: не ледорубом – десятитонной бомбой. Создал бы нечто, не имеющее аналогов в мировой истории, какую-нибудь дивизию агентурно-активной разведки, каждому бойцу выдал бы по иностранному паспорту да по килограмму тротила – и гори все синим пламенем. Или красным. Любил размах сволочь, очень любил.»

Нет, то что Тухачевского – вместе с ближайшими соратниками – нужно изолировать, вопросов у Сталина не вызывало. Вопрос был в другом – он может понадобиться или без него можно обойтись? Если завтра война? Как в песне…

"И на вражьей земле мы врага разгромим малой кровью могучим ударом" – зазвучал в голове вождя лихой напев: «И удар не могуч, и земля не вражья, и кровь не малая. И не пошлешь в войска легендарного полководца. Чтоб принял командование, чтоб повел армию на "вражью землю", чтоб "разгромил"…

Некого послать. Или почти некого. Жукова, разве что.» Он и послал его вчера к Кирпоносу, на главное направление немецкого удара, а к Павлову²⁸ отправил Кулика: так, на всякий случай. Правда, с Куликом он послал в Белоруссию и Шапошникова, но ненадолго: «Шапошников нужен здесь.»

Сталин посмотрел на лежащие на его столе донесения.... «Зачем? Зачем мне эти бумажки? И мало их, и информация непонятно откуда, да и вообще…»

Он вспомнил слова Пилсудского: "донесения пишутся для начальства, они всегда имеют цель не только отчитаться в чем-либо, но и подспудно склонить начальника к тем или иным мыслям, к тем или иным решениям в отношении пишущего это донесение".

«Умница. Такого врага я бы не бы расстрелял. Такого беречь нужно – для войны. Для победы. И до победы. Держать в своем обозе – как Кир Креза.»

Сталин не случайно помянул польского диктатора. Он внимательно прочел его книгу²⁹, изданную в СССР в середине двадцатых, так сказать, для широких слоев населения. И перечел в 37-м, когда готовил "решение".