Сталин в Царицыне

Сытин на известие о побеге Носовича отреагировал нервно: «Не может быть! Это какая-то ошибка!». Товарищ Сталин считал, что Сытин ничем не лучше (а то и хуже) Снесарева и добивался его замены товарищем Ворошиловым.[138] «Поменяли осла на ишака», говорил Сталин о назначении Сытина вместо Снесарева. Мне известно, что товарищ Сталин говорил с Сытиным о Носовиче, Ковалевском и Садковском, предупреждал, что они враги. Но Сытин самонадеянно продолжал считать, что способен контролировать все действия своих подчиненных и что в его штабе вредительства быть на может. Поддерживал Сытина Подвойский, считавший невозможным в столь тяжелое время пренебрегать знатоками военного дела. Вот только он не задавал себе главного вопроса – кому на самом деле служат эти знатоки? Товарищ Подвойский до последнего момента (то есть до ухода Носовича к белым) проявлял политическую близорукость. Его точка зрения была такой – если нет прямых доказательств, то виновным считать нельзя. Какие доказательства еще были нужны? Вся деятельность белогвардейской банды была налицо. Заведомо неверные, противоречащие друг другу приказы, при помощи которых создавалась неразбериха. Провоцирование ссор между красными командирами (Носович хорошо умел делать это). Провоцирование нестойких красноармейцев на переход к белым. Сокрытие запасов, предназначавшихся для врага. Чрезвычайное замедление и развал всей штабной работы, в результате чего округ практически лишился оперативного управления. Искусственное сдерживание наших сил на тех участках, где они с успехом могли наступать… Это я перечислил самое главное. Мало ли этого? Как можно быть настолько слепым и недальновидным, чтобы не сделать выводов, которые напрашиваются сами собой? Неужели для того, чтобы распознать в Носовиче врага, надо было найти у него в кабинете переписку с Деникиным и Красновым? Увы, Носович и прочие были достаточно умны для того, чтобы работать аккуратно. От прямых улик они избавлялись или старались избавляться. Был случай, когда Носовича, незадолго до его бегства, арестовали бойцы 21-го Московского полка. У командира и комиссара москвичей вызвал подозрения один из приказов Носовича, согласно которому полк переводился на заведомо невыгодную позицию. Они отказались выполнять приказ. Разъяренный Носович (он не выносил, когда его приказы оспаривались или не выполнялись) лично приехал в штаб полка, где и был взят под стражу как контрреволюционер и изменник. Московские товарищи, не будучи знакомы с обстановкой (полк только что прибыл на Южный фронт) и не зная, кто такой Носович, легко распознали в нем врага по одному-единственному приказу. А как же иначе? По Носовичу сразу было видно, что он не дурак. А если умный и опытный командир отдает неверный приказ, да вдобавок настаивает на его безоговорочном исполнении, то кто он в таком случае? Изменник, враг. Двух мнений по этому вопросу быть не может. Носовича освободил из-под ареста Подвойский. Приехал и объяснил московским товарищам, что приказ Носовича якобы правильный. Вот хотелось бы мне знать, о чем думал товарищ Подвойский после бегства Носовича к белым? Раскаивался ли он в своей близорукости? Думаю, что раскаивался, да было поздно. В народе говорят: «снявши голову, по волосам не плачут». Я далек от того, чтобы обвинять Подвойского в пособничестве врагу. У меня есть друзья среди ярославских большевиков и от них, из первых, так сказать, рук, я знаю о подпольной работе товарища Подвойского и о том героизме, который он проявил в 1905 году.[139] Но политическая близорукость ему была свойственна, на этот факт нельзя закрывать глаза. Что же касается Сытина, то относительно его я не могу быть уверенным на все сто процентов. В первую очередь меня настораживает то, что Сытин был ставленником Троцкого. И хотя (по имеющимся у меня сведениям) троцкистом он себя не объявлял, но все же расположение Троцкого по отношению к Сытину настораживало меня. Точно так же, как настораживало расположение Сытина к Носовичу и Ковалевскому.