Stalingrad, станция метро

Но можно подсмотреть в щелочку за какой-нибудь оригинальной мыслью. Как она снимает колготки и юбку, ходит голой по комнате, бреет лобок и подмышки, красит когти на ногах. А потом, когда она совсем разомлеет и раззевается, — ворваться в комнату и отметелить так, что она станет вообще не похожа на себя. И после этого — после того, как она, изуродованная до основания, перестанет быть собой, — мыслью можно пользоваться как своей собственностью.

Вот что задумала Тэ.Тэ.! Украсть, перелицевать и выдать за свое.

Но в Левиных блокнотах ее поджидает полный облом.

Ничего сверхвыдающегося в них нет. Никаких стихов, никаких набросков к более крупным литературным формам (роману, рассказам). Нет даже намеков на путевые заметки или эссеистику. Все Левины записи вертятся вокруг кино. Вокруг отдельных режиссеров и фильмов, ими снятых. Это — своего рода досье, включающее и околокиношные подробности. Подробности носят не светский характер — скорее, прикладной: где какие картины снимались и когда; кто был приглашен на пробы и кто, в конечном итоге, утвержден; в каких реальных отелях жили съемочные группы, какие машины брали напрокат; как долго длились натурные съемки, как долго — павильонные, и сколько шампанского было выпито по окончании последнего съемочного дня. Зачем это Леве, а главное, — где он черпает все необходимые материалы, непонятно. Тэ.Тэ. решила было, что он сочиняет, придумывает свои собственные истории для того или иного фильма — так, забавы ради. Она даже не поленилась влезть в Интернет и выборочно проверить цифры, даты и места — все самым чудесным образом совпало! К тому же Левины записи намного обширнее, полнее и обстоятельнее, чем информация, которую можно скачать из инета. Как будто он сам работал на этих съемочных площадках. Был ассистентом по актерам у Антониони. Был реквизитором у Аньес Варда. Ставил свет у Феррери. Писал звук у Ромера с Риветтом. Может быть, это тоже было одно из проявлений болезни?

Никто не может сказать точно.

Как нельзя точно определить дату ее ПАДЕНИЯ С ВЫСОТЫ.

Да и было ли падение? Конечно, дворцов спорта она больше не собирает, но любой дворец культуры (особенно на периферии) соберет без проблем. А ее выступление в клубах вообще может начаться с аншлага и закончиться грандиозной фанатской потасовкой. Не проходит и дня, чтобы ей не предлагали участвовать в корпоративах. Совсем недавно она посылала просителей подальше, в довольно резкой форме. Она посылает их и сейчас, правда уже без указания конкретного гинекологического адреса. Но что будет завтра, послезавтра, через 365 дней, через 600 — когда закончатся деньги и один за другим уйдут в небытие дворцы культуры?

Два с небольшим года назад она даже помыслить не могла, что все закончится именно так. Два года назад, когда она была на гребне волны, и речи не возникало о глухой периферии.

Но разве все закончилось?

Ничего еще не закончилось, убеждает она себя. Ты не стала хуже и твоя музыка не стала хуже, наоборот, ты ищешь новые формы выражения и совсем недавно взяла в группу rеаl-индуса, играющего на real-ситаре.

Ситар — та еще новизна.

Ты стала изощреннее в текстах, это, собственно, уже не тексты — почти поэзия. И пусть Соня опрокинула тебя, и ты перестала быть основным ее проектом…

Может быть, это и есть точка отсчета ПАДЕНИЯ С ВЫСОТЫ?

Признать это означало бы расписаться в собственном бессилии. В том, что сама по себе, без денег, без раскрутки, без грамотно построенного пиара, она ничего из себя не представляет. «Лучше одно серьезное и стилеобразующее издание для лидеров мнений, чем тысяча бессмысленных сортирных листовок для быдла». «Лучше вообще не давать информационных поводов о себе, чем освещать бессмысленные и ничтожные события собственной жизни» — и сотня других правил, что в них экстраординарного? Экстраординарной была (и есть, есть!) сама Тэ.Тэ. Соня неоднократно говорила ей об этом. Теперь она гонит те же прокламации совершенно другому человеку. Другой девке, парвенюшке, заляпанной навозом провинциальной выскочке. Эта девка пошла еще дальше, чем Тэ.Тэ. Никаких спортивных купе, никаких харлеев — сплошной автостоп и любовные страдания в кузове фермерского грузовика, рядом с блеющей козой и птицами в клетках (не певчими, а теми, что идут в пищу). Босиком по асфальту в поисках лугов с ромашками. Вверх по эскалатору метро. Вниз по улицам, наперегонки с дождем. Как иначе, нужно быть демократичнее, нужно быть ближе к народу, и тогда народ поскачет во все мыслимые спортивно-развлекательные комплексы с гоготом, ревом и желанием содрать с тебя майку и вытащить шнурки из твоих ботинок.