Сталинизм. Народная монархия

Зиновьев явно лукавил или откровенно лгал, когда говорил, что идея сотрудничества с Германией была «выношена» и «выстрадана» им и его сподвижниками. Она на самом деле была взята напрокат из плана американского экономиста Дауэса, председателя Международного комитета экспертов, созданного для урегулирования вопроса о германских репарациях. Заокеанские мудрецы разработали четкую программу удовлетворения собственных интересов, предусматривавшую возможность дать толчок промышленному развитию Германии. Что касается Советского Союза, то по этому плану он превращался в придаток или в заложника капиталистической экономики.

— В чем здесь дело, — сказал Сталин, обращаясь к делегатам съезда. — Как известно, Германия проиграла войну. Страны-победительницы Англия и Франция предъявили ей крупный репарационный счет, который она не в состоянии оплатить. В свою очередь, победители также понесли тяжелые военные потери и задолжали США 26 миллиардов долларов. Вот такой получился расклад. Германия нищая, а с нищего, как известно, взять нечего, а Англии и Франции нужно отдавать долги. Думали-гадали и решили поправить свои дела за счет СССР. Идею подбросил Дауэс. Он предложил оживить и восстановить промышленность Германии, используя при этом рынок, сырье и зерно нашей страны. Схематично все выглядит так: Германия поставляет в Россию станки и получает из СССР сырье и зерно. Для Германии появляется рынок сбыта, ее промышленность набирает темпы, и она выплачивает репарационный долг. Все выглядит более чем прилично. Всем, мол, хорошо. Все довольны. Однако у этой, внешне приличной, идеи есть неприличный оборот: оставить СССР аграрной страной. Но я думаю, у них этот номер не пройдет. Мы должны поставить дело таким образом, чтобы превратить нашу страну из аграрной в индустриальную, из страны, ввозящей оборудование, в страну, производящую это оборудование. Они, авторы плана Дауэса, хотели бы ограничить нас производством, скажем, ситца, но нам этого мало, ибо мы хотим производить не только ситец, но и машины, необходимые для производства ситца. Они хотели, чтобы мы ограничились, скажем, производством автомобилей, но нам этого мало, ибо мы хотим производить не только автомобили, но и машины, производящие автомобили…

Сталин говорил тихо, но в наступившей тишине каждое его слово было отчетливо слышно, близко и понятно каждому из сидящих в зале делегатов съезда. Он даже физически чувствовал свою близость, свое слияние с этой огромной массой людей.

— И последнее, — сказал Сталин. — План Дауэса, который нам так настойчиво рекомендовал Зиновьев, смертельно опасен для советского народа. Стоит нам клюнуть на эту приманку и начать индустриализацию страны с легкой промышленности, как мы окажемся безоружными перед лицом империалистической агрессии, от которой, как говорил Ленин, мы всегда на волоске, защищаться будет нечем. Известно, что современная война — это война моторов. Самолеты, пушки, танки производит не легкая, а именно тяжелая промышленность. Так что клюнь мы на удочку оппозиционеров, и империалисты разгромят нас. Народ наш частично физически истребят, частично превратят в рабов, все же накопленное нами в ходе развития легкой промышленности заберут себе.

После выступления Сталина оппозиционерам, как говорится, можно было бы сушить весла. Приплыли. Однако битому неймется. На трибуну подымается Каменев. Он с открытым забралом идет в наступление на Сталина и вспоминает «завещание» Ленина, предлагавшего сместить Сталина с поста Генерального секретаря ЦК партии.

— Лично я полагаю, — говорил Каменев, — что наш Генеральный секретарь не является той фигурой, которая может объединить вокруг себя большевистский штаб ЦК партии. Сталин не может выполнять роль объединителя большевистского штаба…

Дальше ему уже не дали говорить делегаты съезда. Из зала неслись возгласы: «Неверно!», «Чепуха!», «Сами себя разоблачили!», «Долой с трибуны!»

Делегаты стоя, бурными аплодисментами приветствовали Сталина. Авторитет оппозиции упал до нулевой отметки. Но она не считала себя побежденной. Что касается Троцкого, то у него был свой взгляд на сложившуюся ситуацию. В своей книге «Моя жизнь» он пишет: «Курс шел на самодовлеющее национальное развитие, и старая формула «шапками закидаем» усердно переводилась теперь на новосоциалистический язык. Попытка Зиновьева и Каменева хоть частично отстоять интернациональные взгляды превращала их в глазах бюрократии в «троцкистов» второго сорта».

Другими словами: съезд и партия идут не в ногу с Зиновьевым, Каменевым и Троцким. И далее:

«…Зиновьев и Каменев оказались вскоре взаимно противопоставлены Сталину, а когда они попытались из «Тройки» перенести спор в Центральный комитет, — то обнаружилось, что у Сталина несокрушимое большинство».

Теперь все свои надежды Зиновьев и Каменев возлагали на Троцкого и подталкивали его к более решительным действиям. Троцкий их просил не торопиться. «Нам надо брать дальний прицел, — говорил он своим соратникам, — нужно готовиться к борьбе всерьез и надолго».

Если завтра война…