Сталинизм. Народная монархия

Содокладчиком на съезде был Зиновьев. Вот он уверенно идет к трибуне, самодоволен, и сам черт ему не брат. Накануне съезда Сталин приглашал его к себе, чтобы согласовать позиции. Разговор был долгим, но бесплодным. Зиновьев решительно отказался от какого-либо компромисса. Его не пугала даже угроза раскола партии. Больше того, он заявил, что если такое случится, то в этом будет виноват не он и его единомышленники, а Сталин. Собственно, Сталин и не предполагал какого-либо компромисса, а просто советовал ленинградской депутатской группе, которую возглавлял Зиновьев, поддержать курс на индустриализацию страны.

— Мы не против индустриализации, — сказал Зиновьев, — но у нас на этот «чет есть свое мнение.

С тем Зиновьев и вышел на трибуну съезда. Лейтмотивом его выступления было абсолютное неприятие программы индустриализации в том виде, как она была изложена Сталиным.

— Мы не можем провести индустриализацию, — говорил Зиновьев, — на те «грошовые» накопления, которые у нас есть. Не следует начинать развитие страны с тяжелой индустрии. Это нереально. Это несбыточная мечта фантазеров. Надо делать упор на подъем легкой промышленности, как это делали во всех развитых странах. Именно здесь мы можем получить необходимые средства для проведения индустриализации.

Ту же мысль высказал Сокольников и другие делегаты, явно подготовленные заранее. Сталин слушал их выступления и старался понять, чего в них больше: демагогии, непонимания существа вопроса или просто враждебного отношения к нему лично. В конце концов он пришел к выводу, что здесь присутствуют все факторы одновременно.

То, о чем говорил Зиновьев и его единомышленники, Сталин знал очень хорошо. Историю индустриализации в капиталистических странах он изучил досконально. В одних странах она действительно начиналась с легкой промышленности; в других — с ограбления колоний. Плюс ко всему, у тех и других было время на неспешное развитие тяжелой промышленности. Как правило, на это уходило более ста лет. Что касается Советской России, то у нее не было того времени и тех возможностей, которые имелись у капиталистических стран. Не было времени на спокойное накопление средств от развития легкой промышленности. Не было у нас и колоний, как, к примеру, у Англии. Тот путь, который капиталистические страны прошли за сто лет, мы были обречены (именно обречены), считал Сталин, пройти за десять лет. Если мы этого не сделаем, думал он, нас задушат, россиян превратят в рабов, а ту легкую промышленность, которую мы успеем создать, заберут себе. Это ясно как дважды два.

— Конечно, — продолжал Зиновьев, — развитие легкой промышленности также требует определенных затрат. Но здесь мы легко выходим из положения. Станки и прочее оборудование для развития этой отрасли мы можем ввозить из Германии в обмен на зерно и сырье. Немцы остро нуждаются в емком советском рынке и в получении зерна и сырья из нашей страны. Тут, так сказать, взаимный интерес и взаимная выгода.

Предложение Зиновьева сразу же насторожило Сталина. Высказанная им идея была ему хорошо известна. Но он не стал перебивать оратора. Он всегда в этих случаях проявлял такт, терпение и уважение к ораторам. Это уже позже, во времена Хрущева, появилась манера одергивать, останавливать, перебивать докладчика и просто прогонять его с трибуны. Сталин себе такого не позволял. Только после того, как Зиновьев закончил свое выступление, Сталин задал ему вопрос:

— Кому принадлежит идея сотрудничества с Германией, которую вы высказали в своем докладе?

Зиновьев не ожидал такого вопроса. Он рассчитывал, что высказанная им программа действий будет принята, что называется, на «ура». Как-никак, он предлагал выход из трудного положения, в котором находилась страна, причем, казалось, более реальный, чем сталинский план индустриализации, предполагавший еще больше осложнить ситуацию в экономике страны. Какое-то время Зиновьев молчал, собираясь с мыслями. В зале стояла мертвая тишина. Делегаты ждали ответа.

— Идею сотрудничества с Германией, — наконец ответил Зиновьев, — выносили, выстрадали и разработали наши экономисты.

— Очень хорошо, — не повышая голоса, спокойно сказал Сталин. — В таком случае скажите, почему ваш выношенный, выстраданный и разработанный вами план как две капли похож на план Дауэса?

Зал замер в ожидании ответа, а Зиновьев растерянно молчал. Он как-то сразу сник, и делегатам даже показалось, что он стал ниже ростом.

— Ну что ж, — так же тихо, не повышая голоса, сказал Сталин, — если вам нечего сказать, тогда мы попробуем разобраться сами.