Сталинский проконсул Лазарь Каганович на Украине. Апогей советской украинизации (1925–1928)

Автор затронул в статье очень важный вопрос о соотношении понятий этничности и родного языка. Воспользовавшись привычным для себя методом, он привел выписку из одесских «Известий» за 27 июля 1926 года. В газете была помещена заметка «Перевести работу на родной язык» за подписью «Хотимлянский»: «Райком ЛКСМ задался целью перевести на еврейский язык работу комсомольской ячейки 1-й госконсервной фабрики. <…> В ячейке огромное большинство членов — евреи, но они совершенно не умеют ни читать, ни писать по-еврейски, даже говорят плохо. Актив ячейки не владеет своим родным языком. Вся работа ведется на русском языке. Райкому ЛКСМ необходимо учесть национальный состав ячейки и принять меры к переводу ее работы на еврейский язык»[601]. Негодуя против подобной «принудительной евреизации», Ларин подчеркивал, что в данном случае речь шла о людях «русской культуры, хотя еврейской национальности»[602]. Причины подобных явлений, по мнению автора, следует искать в «зоологическом русофобстве» в сочетании с антисемитизмом, что и приводит, по его мнению, к «принудительной евреизации „не владеющих своим родным языком“ евреев»[603].

Ларин вновь обратился к вопросу о русских рабочих. Критикуя «принудительную украинизацию профсоюзами», он подчеркивал, что «вообще в профсоюзах Украины… только одна шестая часть членов умеет говорить по-украински», а в городах Украины (Донбасс) «обычно говорят по-украински еще меньшая часть членов профсоюзов, чем по Украине в целом»[604], и недопустимо навязывать всем в качестве «языка обслуживания» украинский. Подобная практика может иметь негативные последствия в виде снижения общего культурного уровня рабочих, предупреждал Ларин и привел в пример письмо в «Правду» одного рабочего-металлиста из Украины. «Из грамотного меня сделали неграмотным… Пятнадцать лет своей сознательной жизни, — пишет этот пролетарий, — я участвовал в партийных организациях на территории Украины, слушал доклады и выступал на собраниях, читал газету, живу среди русских же рабочих, и вдруг мы сразу перестали понимать доклады, газеты и т. д…»[605]. В результате возникает «раздражение против украинизации». Более того, «расходящиеся с Украины вести… и разъезжающиеся с Украины люди… разносят затем зародыши таких настроений и по РСФСР», а у московских рабочих появляются вопросы: «Правда ли, что на Украине хотят на заводах рассчитать всех русских и заменить украинцами» и т. п. «Обязательность ознакомления с украинским языком деятелей профдвижения и всего рабочего класса на Украине несомненна, — признает Ларин. — …Но из обязательности ознакомления на Украине с украинским языком никоим образом не вытекает перевод на украинский язык всей работы профсоюзов… ибо для подавляющей части их членов… украинский язык не является разговорным»[606].

По мнению Ларина, введение украинского языка в городскую жизнь имеет «единственный смысл — создать внешнюю видимость, что Киев, Одесса, Харьков и т. п. центры — сплошь украинские по языку города. Но какая цена такой „потемкинской деревне“?..»[607] «Почему в Одессе, где подавляющее большинство жителей говорит по-русски, а не по-украински — на почте вывеска „до востребования“ — должна быть только по-украински и по-французски? — задавался вопросом автор. — Это установлено на Одесской почте в ноябре 1926 г. членом ЦКК нашей партии. Есть нечто кривое в такой манере украинизации»[608].