Сталкер-югенд

  Сказать бы спасибо, да сил нет. Выдохлась. А ведь по физ-ре пять и грамота за победу в спортивной школьной олимпиаде. Потому сидела, наблюдала, как он помешивал суп, черпал пробу, дул, сербал, вытирал губы рукой, а руку о штаны.

  - К окончанию готовки, что-нибудь останется? - есть Чили хотелось, а вот двигаться нет. Может с ложечки покормит, гад этот.

  - Останется, - пообещал повар.

  Обжившись на новом месте, Паха разулся и толокся вокруг костра босиком. Чили покривилась, запах не очень столовый.

  Закончив шаманство с варевом, достал ложку для Чили, покрутил, поковырял пальцами, ополоснул в кипящем супу и признал чистой. Чили согласилась и с этим. Чистая, значит чистая.

  Не понятно, чего он набросал в котелок, со стороны вроде пустую воду кипятил, но получилась отменно. Впрочем, с голоду и черствая корка торт!

  Чили простила ему ,,босоногий" шанель и с удовольствием ела, цепляя гущу. Черпали по очереди. Паха одну, но с толком, она две, но торопясь.

  - Отличненько! - отвалился повар, поглаживая живот. - Надо же столько сожрать! - и поглядел на округлившийся у Чили. - Надеюсь, это жирок завязался?

  - Нет, от тюхалы, - злопамятно отыграла Чили.

  Паха лишь улыбался и жмурился. Блаженствуя, глядел в синие небеса. Удивительное ощущение глубины. Будто нет ей дна. Одно счастливое солнце купается в неизмеримой глыби.

  - Помыть бы, - предложила Чили. Над котелком уже вились мухи, ползали по краю подбирая остатки.

  - Завтра водичкой зальем, вскипятим, - рассуждал Паха. - Жир со стенок оттает и по новой все готово.

  - С мухотой? - к Чили вкралось подозрение, говорит всерьез.

  - А чем плохо? Дичина.

  Слушать его - затошнит.

  На десерт обязательная веточка полыни. Для пищеварения и противоглистное.

  Чили перебралась в тенёк. Примостилась поудобней. Тело приятно ноет. Когда сыто брюхо, усталость убаюкивает. Глаза слипаются - не устоять. Но пускать сладкие слюни не позволили.

  - Разувайся, - со вздохом сел Паха. - Ноги посмотрю.

  Просьбу от него Чили восприняла негативно. Заботливый какой! Помним-помним!

  Паха обреченно вздохнул. В того ли я попал из Последнего Поцелуя.

  Она разулась. На Паху грешила, а у самой?! Ноги источали удивительное амбре*.

  Паха, с житейским спокойствием, буркнув сама сказала от жопы растут, осмотрел ей ступни. Отошел, надрал ярко голубых цветочков. Всунул Чили.

  - Намни и разотри. Не так потеть будут.

  Чили не стала спорить, помяв цветы, втерла их в кожу.

  После этого никаких беспокойств. Сытая дрема на свежем воздухе и при чадящем костре. Мухи, занятые ползаньем по котелку, не слишком донимали.

  Бездеятельность Пахи закончилась, как только солнце склонилось к закату. Он еще раз обследовал в свою одноглазую оптику окрестности, подбросил дровин, расшевелил оживил костерок. То, что дым увидят с дальнего расстояния, тревоги большой не выказывал. Увязав повыше понягу, надел на нее свою бандану.

  - В общем, он это я, - Паха поправил головной убор на своей придумке. - Садись рядом и создавай компанию.

  - Просто поразительное сходство!

  - Отсюда, - Паха очертил пространство, - ни полшага! - и забрав автомат, пропал.

  В кусты скользнул, что ящерица. Ни ветка не колыхнулась, ни сучок не хрустнул. Был и нету! Растаял дымом в сумерках вечера. Настроение шутить и подначивать у Чили сразу пропало. Паха конечно гад, но с ним как-то спокойней. Девушка даже привстала на мыски и вытянула шею поглядеть, где он там? Далеко или рядышком. Подозрение что он оставил её ( её и рюкзак!) в качестве приманки Чили и рассматривать не стала. И так душа не на месте.

  Паха, с остановкой, вскарабкался на откос. Неподалеку от бетонного карниза ощетинившегося арматурой, присмотрел ровность и залег. Внимательно, без спешки, оглядел округу. Затем прикрыл веки и повел головой из стороны в сторону, словно пытался увидеть местность не зрением, в неким охотничьим чутьем. Или звериным. Последние будет правильнее.

  По соседству в лесочке, посвистывала птица. Певуну горело петь, и он пел, не опасаясь расплаты за нарушенный покой. Громче зацвиркали цикады. В болотце надрывалась лягва. По голосу, громок и густ, земноводное с котелок размером! Мелко затявкал шакал и тут же умолк. Паха насторожился. Кого испугался ночной пакостник?

  Посыпались мелкие камни, тявкнула (на этот раз) лисица. Отвлекая, чиркнул темноту метеорит. Яркий месяц золотил волну, светлил берег и тени. Шумно билась на мелководье рыбина. Рядом рвала водную гладь костистая спина хищника.

  В безветрии дрогнули кусты, изменив очертания. Матовый сполох коротко скользнул по стволу винтореза.

  Захлопали крылья, запнулся в пении ночной певун, спорхнули его соседи. Звуки притухли, будто кто-то накрыл их вуалью.

  Паха взял наизготовку. Опять дрогнули тени. Едва заметно обрисовалась голова и исчезла. Ближе, под берегом, согнувшись, перебежал от валуна к валуну человек. Крался подглянуть в лагерь.

  Чили уставилась на огонь, совершенно забыв просьбу Пахи. Сейчас, оставшись в одиночестве, сообразила, что её раздражает в Пахе, кроме того что он гад? Она привыкла быть в команде, на равных. Пахе команда не нужна. Он сам себе команда. А она?