Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945

Субмарина отошла на несколько сотен метров и погрузилась. Тайхман растянулся на плоту и закурил. Впереди у него было несколько свободных минут. Солнце еще не опустилось за горизонт — до него оставалась полоска шириной с руку. На голубом небе не было ни облачка; на западе голубизна уступила место нежно-розовому цвету. Океан был спокойным и невероятно огромным. Легкая атлантическая зыбь мягко поднимала плот и так же мягко опускала. Невозможно было представить, что эта ровная поверхность может превратиться в огромные валы и пропасти, готовые поглотить корабли. Тайхман чувствовал себя почти счастливым на этом маленьком плоту; на мгновение он сумел выкинуть из головы все мысли и ощутил безграничное счастье. Он швырнул окурок в море, но не стал прикуривать другую сигарету. Ему показалось, что сигареты здесь совсем неуместны. И тут кто-то ударил его плот сзади.

Он даже не почувствовал испуга — так велико было его изумление. Потом он подумал, что это, наверное, их подлодка; может, капитан шутки ради решил поддать его перископом. Но он тут же отбросил эту мысль. Лютке никогда не шутил, кроме того, перископ торчал из воды в 300 метрах. Субмарина описала уже полукруг; она шла полным ходом, и за перископом тянулась широкая пенная полоса. Ничего другого не было видно, и Тайхману стало не по себе. Толчок был не очень сильным, но кто бы мог это сделать? Может, рыба? Нет, обычная рыба таких вещей не делает, по крайней мере, ни о чем таком он не слыхал. Надо закурить, решил Тайхман. Но, вытаскивая сигарету из пачки, он почувствовал еще один толчок, на этот раз более сильный. Приглядевшись, он увидел, что это все-таки была рыба. Не кит, а небольшая рыбка, размером примерно с длинноперого губана, только немного тоньше. Он хорошо знал губанов — они очень любили резвиться, весело плавая туда-сюда рядом с подлодкой. Так и хотелось опустить бинокль и позабыть о войне.

Значит, это губан его толкнул. Он не засомневался в этом даже тогда, когда несколько рыбок выскочили, словно ракеты, рядом с его плотом, потом нырнули под него и толкнулись в днище. Они хотят поиграть со мной, подумал он. Но тут ему пришлось изменить свое мнение. Не достигнув плота, рыбы переворачивались на спину. Он увидел, что эти новые рыбы гораздо крупнее прежних и снабжены треугольным хвостовым плавником.

Тайхман никогда не имел дела с акулами, за исключением разве небольших морских собак, и не был готов к знакомству с ними. Теперь он понял, почему они переворачивались на спину; он вдруг вспомнил, что у них острые зубы, а его плот сделан из резины. Акулы, наверное, голодны, и если игра затянется, то для него это кончится очень плохо. Здесь, в своей природной среде, они выглядели еще красивее, чем в книгах по зоологии. Но тут одна из них так сильно толкнула плот, что Тайхман чуть не выпал за борт. Он ощутил себя совершенно беззащитным. Весло его было до смешного маленьким, а сигнальные флажки — и того меньше.

Он мог бы сказать акулам — а их было шесть или семь, — что надо сделать. Надо было просто вонзить зубы в резину плота. Одна маленькая дырочка, и весь воздух из него выйдет. «Нет, не буду говорить им об этом, — подумал он, — даже ради шутки». Ему сделалось не по себе. У акул был твердый хвостовой плавник, и они больше уже не переворачивались на спину, прежде чем напасть. Они терлись спинным плавником о днище плота, а плот был сделан из резины, а резина была материалом не очень прочным.

Тайхман уже не мог наблюдать за всеми их движениями — акул стало слишком много. Они появлялись сразу отовсюду. И очевидно, были очень голодны. Как бы ему хотелось, чтобы они столкнулись лбами под плотом и разбили друг другу черепа, но им было наплевать на его желания; всякий раз они появлялись целые и невредимые. Перед тем как броситься на плот, акула поднимала над водой хвост на расстоянии примерно 20 метров, а затем ударяла им по воде, совсем как пловец, отталкивающийся от стенки бассейна, чтобы повернуть назад. После этого акула плыла прямиком на Тайхмана. Всякий раз при этом он втягивал живот. С каждым новым броском акулы становились все злее. Тайхман знал, что у него есть все причины их опасаться, и действительно боялся их, но не так сильно, как требовала ситуация. Он еще не оправился от своего изумления, а когда изумление прошло, у него не осталось времени на страх. Хуже всего оказалось то, что ему не за что было держаться. Он не решался даже схватиться за линь, огибавший плот, опасаясь, что акулы откусят ему руку.

Еще не совсем понимая, что делает, он взял сигнальные флажки и начал махать ими. Он знал, что акулы с ним не играют, и надеялся, что это поможет.