Стальная империя

– Думаю, Вольдемар, – ответила Мария Федоровна без всякой игривости, – что у Эдди будет крайне мало возможности что-либо предпринять лично. Несмотря на всё обаяние, его держат на коротком поводке лендлорды, чудно спевшиеся с банкирами Сити. Они и будут заказывать музыку на всех королевских балах.

– Тогда это война, Минни! – напряженным голосом произнес Владимир Александрович, старательно сжимая бокал, чтобы не выдать дрожь пальцев. – Мы чудом избежали ее в 1885-м, и вот опять…

– Мы её не избежали, а отложили, – вздохнула Мария Федоровна. – Тогда бабушка Викки усердно натравливала на нас афганского эмира, сегодня – японского императора, вот и вся разница.

– Что те, что эти – дикари, – скривился великий князь Николай Николаевич, – варвары, не знающие, с какой стороны стреляет охотничье ружьё, не говоря уже о пушке.

– Самое удивительное, что именно так в Британии говорят про нас, – усмехнулась Мария Федоровна.

– Значит, пора подавать прошение Ники, – тряхнул головой Владимир Александрович, – лучше на войну, чем тут заживо обрастать мхом.

– Лучше обрастать мхом, чем поедаться червями, – неудачно пошутил Ник Ник, но собеседники его не услышали. Вдовствующая императрица и великий князь смотрели друг другу в глаза и одновременно опустили головы.

– Да понимаю я всё, понимаю, – пробормотал Владимир Александрович, резко опрокидывая в себя содержание бокала.

– Зато я не понимаю, – недоумевающе оглянулся Николай Николаевич.

– Надо сказать, Ник Ник, – с очаровательной улыбкой произнесла Мария Федоровна, – что ты окончательно одичал в своих охотничьих угодьях в Першино…

– А что прикажете делать, матушка, – скривился великий князь, – где ещё мне жить, если в Дюльбере теперь хозяйничают эскулапы? Не в казарме же… Но я всё же не понимаю…

– Ники не просто так оставил меня на свободе и даже не отправил в ссылку, – перебил его Владимир Александрович, – он почувствовал, что за мной или за Витте, а может быть, за нами обоими, стоит кто-то более серьезный и могущественный, вот и оставил нас обоих как наживку, вот и крутимся мы оба, как уклейки на крючке, с приставленными соглядатаями… – Князь мотнул головой в сторону окна и потянулся за бокалом. – А наш Ники ждёт поклёвки, надеясь, что рано или поздно любого из нас кто-то захочет использовать, кто-то более интересный для него, чем мы сами…

– Тебя тоже раздражает эта новая гвардия и жандармы, набранные из лавочников и крестьян? – участливо спросил Николай Николаевич.

– Ты опять ничего не понял, – покачал бокалом перед глазами Владимир Александрович, – старая гвардия и старые жандармы – это еще и старые связи. У каждого через одного родственники в Париже или Берлине, у каждого пятого – поместье на Лазурном берегу и капитал, который позволяет особо не думать о службе. А у этих голодранцев нет ничего, кроме доверия, оказанного императором. На них невозможно надавить через парижских друзей, невозможно сделать должниками, потому что они не ходят в клубы и не умеют играть в карты, их очень сложно поймать на великосветском адюльтере… Скорее всего, они даже не поймут, что их шантажируют, настолько просты и грубы их нравы. Но зато они точно знают, что если не будет Ники, то не будет их самих, поэтому преданы ему, как тебе – твои борзые. Нет, всё правильно делает мой племянник. Разбавив гвардию и жандармерию один к десяти плебеями, он в десять раз снизил риск столичного комплота.

– Что, и Польша тоже правильно? – раздраженно воскликнул Николай Николаевич, никогда не скрывавший своего неприятия этой шахматной комбинации.

– А что тебе не нравится в Польше? – пожала плечами Мария Федоровна. – Устроив среди поляков плебисцит, Ники снискал славу самого демократичного монарха. Вспомни, какие осанны пели ему газеты Европы и Америки! После победы сепаратистов я лично впервые слышала от поляков не проклятия, а восторженные слова в адрес русского царя. Ну а то, что через месяц в Варшаве уже оказались солдаты кайзера – это нас не касается. Тем более появились они там с разрешения временного правительства Польши и исключительно для поддержания порядка… Пусть теперь этот мужлан Вилли мучается проблемой умиротворения сварливой польской общественности.

– Ты же военный человек, Ник Ник, – добавил Владимир Александрович, – возьми карту и внимательно посмотри, сколько наших войск было размещено на этом польском балконе, абсолютно ущербном с точки зрения стратегии. Больше, чем на всем западе империи! Триста тысяч солдат сторожили три миллиона поляков, а Ники на золотом блюде преподнес им заветную мечту о своем государстве в обмен на Мемель, железную дорогу до Мурмана и полторы сотни германских заводов.

– Вольдемар, – удивленно приподняв бровь, поинтересовался Николай Николаевич, – а с какого времени ты вдруг стал таким лоялистом? Помнится, еще год назад ты о своем племяннике отзывался исключительно в уничижительном тоне.