— Цзяо Ли? — Гамильдэ-Ичен улыбнулся. — Лучше подари ему какую-нибудь сунскую вазу.
— А у тебя она есть?
— Найдём. Не вазу, так блюдо. Здесь чего только нет.
— Хорошо, я подошлю слугу. Он передаст от меня поклон.
— И получит блюдо. Или — вазу.
— Только — сегодня же.
— Как скажешь, князь.
Гамильдэ-Ичен... Старый, старый дружище, ещё со времён найманского кочевья, сколько дорог пройдено вместе, сколько всего пережито.
— Да, Гамильдэ... Есть один человек, которому, возможно, придётся устроить встречу с кем-нибудь из наших военачальников.
— Да хоть с самим ханом!
— Нет. Будет вполне достаточно Джэбэ. Тем более он куда ближе.
— Выполню, князь.
— А ты стал таким вальяжным, Гамильдэ.
А взгляд такой хитрый... Ну, настоящий торговец!
— Как и ты!
Друзья рассмеялись.
Во второй половине дня, прихватив подарок (золотую статуэтку толстощёкого бога изобилия работы кого-то из танских мастеров) и серебро, Баурджин отправился к дому своего покровителя господина Цзяо Ли. О, нет, конечно же, не просто к дому, конечно же — во дворец. Трёхэтажный, с загнутыми крышами, особняк градоначальника горделиво возвышался чуть к северу от императорского дворца, в четверти Чёрной черепахи. Изысканная ограда, ворота чугунного литья, крытая зеленовато-жёлтой черепицей крыша. Если смотреть прямо, черепица казалась, как и положено чиновнику, зелёной, а если чуть под углом — по-императорски жёлтой.
Заранее развернув статуэтку, Баурджин выбрал момент, когда ко дворцу подъехало сразу несколько колясок, и вместе с остальными гостями вошёл на просторный двор. Однако, как оказалось, этого ещё было мало.
— Вы тоже приглашены? — У самого крыльца князя зорко оглядел высокий человек с засунутым за пояс мечом и в шлеме. — Что-то не помню ваше имя? Вы, господин, есть в списках?
— Господин Цзяо Ли всегда рад меня видеть, безо всякого приглашения, — напыщенно произнёс Баурджин. — Ведь он когда-то спас мне жизнь. Побыстрей найди своего господина и сообщи, что скромный беженец дансян Бао Чжи хочет сделать ему подарок.
Солнечный лучик золотом вспыхнул на голове статуэтки, а сам нойон выставил вперёд ногу и важно надул щёки, как человек, ни чуточки не сомневающийся в своём праве. Да и одет он был — хоть куда. По последней цзиньской моде, согласно указаниям Чена. Дорогой синевато-зелено-голубой, расшитый серебряными драконами халат полностью соответствовал наступившему времени года — весне. Синий и зелёный — цвета весны, дракон — весенний зверь.
Воин — вероятно, мажордом или начальник личной охраны Цзяо Ли — послал доложить о новом госте слугу, в ожидании возвращения которого князь с ленцой рассматривал подъезжающие экипажи. Преобладали, конечно, одноколки — лёгкие, изящные, вёрткие, запряжённые парой коней, вороных или белых. Над головами коней колыхались плюмажи из павлиньих перьев, в гривы были вплетены разноцветные ленточки, ну а упряжь просто сверкала невыносимым блеском драгоценных камней. Точно такими же камнями, а ещё — и золотыми и серебряными накладками — были украшены и паланкины, и двуколки. Впрочем, кое-кто из высшего офицерства прибывал на праздник просто верхом, видимо, считая коляску и паланкины исключительно женским видом транспорта. Подходивших к крыльцу богато одетых мужчин сопровождали женщины: оплывшие и некрасивые — жёны и молодые красавицы — куртизанки. Те, кто явился в сопровождении куртизанок, посматривали на остальных с плохо скрываемым пренебрежением.
Баурджин тщетно высматривал знакомых: среди приглашённых не было ни поэта Юань Чэ, ни коммунальщика Лу Синя, ни Пу Линя, каллиграфа, не говоря уже о более мелких чиновниках. Куда там — рылом не вышли! Нет, тут были шэньши так шэньши — исключительно самых высших рангов, многие при регалиях из щедро украшенных самоцветами драгоценных металлов. Даже Баурджин в своём, надо сказать, отнюдь не дешёвом халате чувствовал себя старьёвщиком, случайно оказавшимся на каком-то волшебном балу. А гости всё прибывали и прибывали.
— Проходите, господин Бао Чжи. — Выслушав шёпот слуги, распорядитель двора подошёл к нойону. — Господин Цзяо Ли изъявил желание немедленно принять вас. Только поторопитесь, у него очень мало времени.
— О, уже лечу! — обрадовался Баурджин. — Скажите только — куда?
— Слуги проводят вас, господин.
Градоначальник принял нойона в небольшом, обитом золотистой парчой кабинете, украшенном нефритовыми статуэтками.
— О, господин! — с порога низко поклонился князь. — В этот прекрасный праздничный день покорнейше прошу принять несколько небольших подарков.
— Ох как, — довольно засмеялся господин Цзяо. — Так-таки несколько? Как там наша корчма? Ещё не разорилась?
— Я прислал вам доход, господин.
— Да помню, помню. Шучу!
Цзяо Ли сейчас напоминал Баурджину раздувшуюся от сознания собственной незаменимости и значимости болотную жабу — жирное, покрытое бородавками лицо, толстые губы, губищи даже, маленькие короткие червяки-пальцы, сплошь унизанные Драгоценными перстнями. Градоначальник... Как теперь точно знал князь — душитель коммерции, искусств и благих порывов. Тупой и жадный сквалыжник!