Стальная память

Долгих приходил в себя неделю. На восьмой день стал вставать, прохаживаться по комнате, кряхтя и придерживаясь здоровой рукой за стены и мебель, – его слегка покачивало, как если бы под ногами колыхался пол; в целом же он справлялся с последствиями ранения, вот только цвет лица у него был как у только что простиранной белой простыни.

На десятый день он стал выходить из дома покурить и подышать морозным воздухом. Хозяйка кормила гостя – с которым, по наблюдениям Бабаева, ее что-то связывало, давнее и обоими полузабытое, – дорогущей печенью, мясом, не менее дорогим; различными кашами, сухофруктами и поила столовым массандровским вином «Алушта» по полбутылки в день. Продукты Бабаев самолично покупал на базаре, тратя на еду и питье собственные деньги. Но ему их было не жалко. Долгих был настоящим вором, исполнительную власть (милицию и прочих охранителей законности и правосудия в лице прокуратуры и судов) ненавидел, а значит, являлся активным противником существующего строя. А раз так, – он был другом и сподвижником. А если друг в беде, то его нужно выручать. А как иначе? В юнкерском пехотном училище было заведено именно так…

Покуда Долгих набирался сил и восстанавливал потерянную кровь, Бабаев со Шматом и Костиком сработали один скок, принесший им ни много ни мало двадцать восемь тысяч рублей на четверых, что в преддверии Нового года было очень даже на руку.

Всеволод Бабаев, проживающий неподалеку от улицы Баумана, где находилось Средневолжское отделение Государственного банка, не единожды наблюдал, как из него выходили кассиры и бухгалтеры в сопровождении одного-двух охранников, несших сумки с деньгами. Иногда они садились в служебные автомобили, которые ехали до самых дверей заводских и фабричных управлений.

Случалось, что для подвозки денежных средств до места назначения использовался штатный гужевой транспорт, состоявший на балансе организаций, на которые получались в банке деньги. А бывало, что кассир с охранником топали пешочком, благо предприятие размещалось недалеко.

Паточный пищепромовский завод «Пламя» на углу улиц Галиаскара Камала и Заводской находился сравнительно недалеко от банка, поэтому охранник и кассир обычно шли пешком. Вот и на этот раз кассир, получив зарплату заводчан, вышла из банка в сопровождении крепкого плечистого мужчины, держащего руку в кармане пальто, где, судя по всему, лежал взведенный наган. В случае нападения на кассиршу охранник незамедлительно оказал бы налетчику вооруженное сопротивление.

Кассирша с охранником спустились к Протоке, перешли ее по крепкому каменистому мосту, затем миновали квартал, пересекли улицу Ухтомского и двинулись к старому двухэтажному корпусу завода, выстроенному более полувека назад из красного кирпича и имеющего сегодня довольно мрачный вид. Когда до проходной завода оставалось с десяток шагов или даже меньше, сзади к кассирше подбежал Шмат и выстрелил ей в затылок. Подхватив из рук еще не упавшей женщины сумку с деньгами, он резко завернул за угол, перебежал на другую сторону улицы Галиаскара Камала и скрылся в одном из проулков Ямской слободы. Все произошло так стремительно, что из прохожих мало кто заметил случившееся, разве что слышали звук выстрела. Бабаев и Костян, со стороны наблюдавшие картину мокрого гранда[89], занявшего у Шмата всего-то с десяток секунд, неторопливо двинулись следом. Когда на малине вскрыли сумку, то в ней оказалось двадцать восемь тысяч рублей – куш очень даже неплохой для дела, занявшего меньше минуты.

* * *

Новый одна тысяча девятьсот сорок шестой год встречали уже все вместе. Жора Долгих еще плохо двигал рукой, но уже не морщился при каждом движении и вообще выглядел как обычный здоровый человек.

Двадцать восемь тысяч рублей, отобранные у инженерно-технических работников и работяг завода «Пламя», пригодились как нельзя кстати: хавки и ханки[90] было куплено едва ли не на неделю.

Пили-гуляли от души. Курили на хазе, но потом, в подпитии, Шмата и Долгих почему-то понесло покурить на улицу, на свежий воздух. Костян увязался с ними. И когда по паре раз затянулись, он вдруг завел разговор о Бабаеве.

– Я вот что думаю… Это ведь мы по наводке Севы пошли на дело в Адмиралтейской слободе и напоролись на мусорскую засаду. Нам всем очень повезло, что мы оттуда выбрались, – закончил свою мысль Костян. – А то бы нас всех там положить могли.

– Могли, – согласился Долгих. – В том числе и его… Но ведь не положили. А значит, мы фартовые!

– В этом-то вся и соль. Он как будто с нами, для вида, а на самом деле постукивает мусорам, – не сдавался Костян, волнуясь и делая одну затяжку за другой.

– Не, был бы Сева мусорским каином[91], не стал бы он резать бабу и мужика на Черном озере, – не согласился с Костяном Шмат.

– Он тех двоих замочил, чтобы втереться к нам в доверие, – продолжал гнуть свою линию Костян, правда уже не так уверенно.