– Такой отдел был создан и на нашем заводе. С теплицами, огородами… – продолжил Всеволод Леонидович. – Начальницей этого хозяйства была назначена Нурия Арслановна Ахметзянова из заводоуправления. Вернее, она подсуетилась, чтобы ее назначили начальником отдела рабочего снабжения. Она же руководила всем подсобным заводским хозяйством. Хваткая была баба. Все, что могла, под себя гребла. Говаривали, что она меняет продукты на золото и камушки. Очень уж она на цацки падкая была. Рыжье, сверкальцы, зерно – все хватала да в кубышку складывала. Поэтому зимой сорок пятого года ее и попросили оставить эту должность и самой с завода уйти, без скандала и уголовки. И она ушла. А все, что она за годы войны нагребла, – у нее осталось.
– Ты предлагаешь взять ее на хомут[88]
, – заключил Долгих. – И где живет эта цаца – тоже знаешь?– Знаю. Там же, в Адмиралтейской слободе. Пусть Костян денек-другой покрутится возле ее дома, посмотрит, что к чему. Только пусть не шибко светится, чтобы не засекли…
– Ну и я, пожалуй, разок гляну, – произнес Долгих. – Если все так, как ты поешь, – глянул он на Всеволода Леонидовича, – куш немалый будет.
– Думаю, куда больше, чем с прохожих пиджаки снимать, – весело посмотрел на корешей Бабаев.
На дело пошли глубокой ночью, оставив Костяна у дома стремить. Подводу не взяли: шли за цацками и баблом, поэтому пары солдатских вещмешков должно было хватить с лихвой. Перед скоком обзавелись еще одной пушкой: самозарядным тэтэшником со звездой на рукоятке. Его взял Шмат, а Бабаеву вернули его револьвер, позаимствованный им лет десять назад у майора госбезопасности по фамилии Колдобин.
Снег, густо шедший часов с одиннадцати, к половине второго ночи иссяк. Шли по свежему хрумкому снежку гуськом: тропинки все завалило, и они были как бы первопроходцами-полярниками, в кого в детстве играл Юрка Шматов.
«Вот ведь вспомнилось, – подумал Шмат и криво усмехнулся: – К чему бы это?» Воспоминания теперь нечасто его посещали. А тут вдруг с этим хрустом снега накатило. В груди жарко припекло. Вот бы вернуться обратно в детство. Чтобы ни войны, ни Долгих с этим мутным Севой. И чтобы солнце и снег, и дышалось легко и свободно. Впереди вся жизнь, радостная и счастливая. Но, увы, нет в руках волшебной палочки… Все поломано, а то, что было дорого, – истоптано.
Долгих хату вскрыл минуты за полторы. Пошел вперед, подсвечивая себе дорогу электрическим фонариком. Ступив в комнату, стал освещать лучом света предметы, что в ней находились. Неожиданно луч фонарика высветил рядом со шкафом синюю мусорскую форму и лицо мента, сморщенное от попавшего в глаза света.
– Шухер, легавые! – заорал Долгих и выстрелил прямо в человека в ненавистной форме. Почти в тот же самый миг стрельнул и оперуполномоченный, прятавшийся за шкафом. Что-то больно ударило в левое плечо Долгих, отчего он громко вскрикнул: ранен! Жорка метнулся из комнаты, зажимая рану, и в это время, встав в проходе, принялись палить внутрь комнаты Шмат и Сева. Выпустив все патроны, они метнулись вслед за Долгих, который был уже на улице.
– Сбор завтра на малине, – успел предупредить подельников Долгих.
Костян, первым заметив бегущих к дому оперов, пригнувшись, помчался со всех ног. Раздались выстрелы, которые, казалось, пролетали над самой макушкой. Шмат пробежал до соседней улицы и юркнул в распахнутую калитку одного из угловых домов, где и затаился. Вставив в свой «ТТ» новую обойму и передернув затвор, он готов был отстреливаться до последнего патрона. Долгих и Бабаев устремились к оврагу, в котором можно было спрятаться, если, конечно, успеть до него добежать. Поначалу за ними увязался один из оперуполномоченных, – несколько раз он стрельнул, пули пролетели в опасной близости, – однако скоро поотстал, поскольку бежал с остановками, остерегаясь напороться на пулю в упор. Добежав до оврага, Бабаев и Долгих буквально скатились на самое дно, где и затаились в густых кустах. Просидели часа полтора. Потом Бабаев осторожно выглянул. Из-за облаков появилась луна, казалось, что снег излучал свет. Теперь ночь не была такой уж темной. Можно было рассмотреть склоны оврага с растущими криво деревьями, а также кусок темного неба, наплывающего на луну.
– Ну, что там? – прошептал Долгих.
– Вроде никого, – не сразу ответил Бабаев, всматриваясь в противоположный склон оврага с нагромождениями валежника, присыпанного снегом.
– Давай отсюда выбираться, – снова зашептал Долгих. – Еще пару часов, и кровянка из меня вся на хрен вытечет!
– Куда пойдем?
– Знаю я тут неподалеку две малины. Правда, года два там не был. Надеюсь, что меня там не забыли… Она отсюда недалеко, на Кожевенной улице.
– Тогда пошли. Сам-то идти сможешь? – поинтересовался Бабаев.
– Смогу…
Долгих, конечно, с силами своими просчитался. Уже выбравшись из оврага, он еле волочил ноги, а когда вышли на Кожевенную улицу, повис на плече Бабаева, и тому буквально пришлось тащить его волоком. Хорошо хоть сознание не потерял, и когда Бабаев постучал в ворота хазы, то вышедшей на стук хозяйке годов тридцати с небольшим Долгих смог назваться.