Стальная память

Константин Жихарев много чего рассказал про четвертого, самого старшего по годам подельника – Севу. Несмотря на юный возраст, Костян то ли интуитивно, то ли по каким-то ему одному видимым причинам не доверял Севе и подозревал, что он отнюдь не тот человек, за кого себя выдает. И один из следователей, что был старше по возрасту, склонен был прислушаться к его словам… Именно Жихарев предложил Долгих и Шмату проверить Севу на мокром деле, то есть повязать его кровью, поскольку прежде он не участвовал в убийствах и лишь разрабатывал планы ограблений.

Еще Жихарев рассказал немало интересного о взаимоотношениях Жорки со своим бывшим тестем-фронтовиком по фамилии Левашов. Оказывается, Георгий Долгих был когда-то женат, после пяти лет брака он развелся, и у него есть дочь. С женой отношения Долгих не поддерживал, но вот тесть захаживал к нему по старой памяти, нередко с бутылкой водки. На закуску Жора не скупился, всегда хорошо принимал Левашова, который не прочь был крепко выпить и вкусно закусить, да и поговорить с бывшим тестем было о чем.

И вот однажды, крепко подпив, Левашов заявил:

– А я ведь знаю, кто ты таков!

– И кто? – недобро посмотрел на бывшего родственника Долгих, уже догадываясь, о чем пойдет речь дальше.

– Бандит первостатейный! – изрек Левашов. – Не знаю, как ты от фронта отмазался, но тебе бы в окопах посидеть. Если бы убили, так хоть слезу можно было пролить. А так, – махнул он рукой, – стыдно будет говорить, как ты сгинул. Или где-то в притоне тебя зарежут, или милиция застрелит. Тюрьма по тебе плачет!

– Бывал я там, – усмехнулся Георгий. – Не напугаешь.

– Знаю, что бывал. А вот есть тюрьмы, откуда и не выходят. И я больше молчать о твоих делах не стану.

– Хорошо, не молчи, – легко согласился с Левашовым Жорка. – Может, еще по одной? Чего же мы собачимся?

– Давай прикончим горькую, чего уж там!

Улучив момент, Георгий Долгих оглушил фронтовика табуреткой, после чего задушил его бельевой веревкой; тело прикопал в огороде неподалеку от яблони. В один из карманов повседневной одежды Левашова Долгих положил паспорт, а в другой – недопитую бутылку водки, снес одежду к реке и бросил ее на берегу.

Вывод напрашивался сам собой: напился старик, захотел искупаться и утоп! Что ж, такое случается…

Все трое хорошо понимали, что суд приговорит их к высшей мере уголовного наказания. Шмат с виду казался ко всему безразличным, хотя что там творилось у него внутри – поди разбери.

Долгих, напротив, готовился к заключительной покаянной и по возможности искренней речи на суде. И хотя понимал, что пули в затылок ему не миновать, все же лелеял надежду на чудо и на отмену правительством СССР смертной казни, о чем среди заключенных упорно ходили слухи.

Дальновиднее всех оказался Костян. Еще в ходе следствия он начал симулировать душевное расстройство, и довольно убедительно. Называл себя женским именем Нина и только на него откликался. Изображая из себя женщину, сильно манерничал, изменил походку и, даже если никто не видел, справлял малую нужду сидя.

Его определили в старую, проверенную десятилетиями и известную в определенных кругах Средневолжскую тюремную психиатрическую больницу на улице Ершова, где до него пациентом был Ян Пилсудский, политик и бывший министр финансов Польши, а в настоящее время «проходили интенсивное лечение» Константин Пятс, первый президент Эстонии, власовцы и прибалтийские «лесные братья».

Провел Костян в больничке восемь дней, пока консилиум врачей, собравшихся по его поводу, не определил банальную симуляцию и не выдал заключение о его вменяемости. После чего его этапировали обратно в изолятор МГБ. Когда его везли туда, откуда выхода уже не было, он обкусал себе губы, чтобы не заплакать.

После утверждения прокурором республики обвинительного заключения состоялся суд. Это случилось весной следующего сорок седьмого года. Суду удалось доказать все кражи и убийства, совершенные «бандой разведчика». Статьи, по которым обвинялись члены банды, были расстрельные, так что ни у кого из знакомых с делом банды не оставалось сомнений, что суд вынесет вердикт о высшей мере наказания для всех троих. Слабая надежда на помилование и замену смертной казни на двадцать пять лет исправительно-трудовых лагерей, которую продолжал лелеять Георгий Долгих, погасла уже в самом начале судебного процесса. Поскольку суд, помимо статьи за бандитизм, то есть организацию вооруженной банды и участие в ней, что расценивалось как особо опасное преступление против порядка управления и уже предполагало высшую меру наказания, расценил убийства милиционеров как совершение террористических актов, направленных против представителей власти. Это был последний гвоздь, вбитый в крышку гроба троицы.

Вердикт суда был однозначен: именем Союза Советских Социалистических Республик подвергнуть всех троих высшей мере наказания – расстрелу. С последующей конфискацией имущества. Приговор был окончательным и кассационному обжалованию не подлежал.