Стальная память

– А как же, – отозвался Долгих. – Мы его тут как-то заподозрили, что он мокрухой рук своих марать не хочет. Ну и решили проверить его на мокром. Так он двоих на Черном озере замочил – даже глазом не моргнул! Причем из этих двоих одна баба была… Он же этого, как его, – Долгих на время замолчал, забыв, верно, нужное слово, – инкассатора-молдаванина самолично укокошил на Краснококшайской улице, где мы подкоп рыли. А до этого, когда мы еще не вместе были, мужика с бабой в квартире на Баумана замочил. Аккурат девятого мая в сорок пятом…

Записав показания Долгих в протокол допроса, следователь Зырянов поспешил к своему начальнику.

– Долгих признался! – с порога взволнованно заявил Камиль Фаттахович и не сдержал довольной улыбки. – Вот! – протянул он протокол допроса.

– Молодец, – одобрительно произнес майор Остапчук и углубился в чтение документа. Через пару минут лицо Григория Богдановича вытянулось и сделалось белым. – Идиот, – впился взглядом в лицо Зырянова начальник отдела по борьбе с бандитизмом республиканского Управления МВД. – Сам себе приговор подписываешь… – после чего не сдержался и уже заорал, брызгая на подчиненного слюной: – А известно тебе, что убийство и ограбление супружеской четы Литвиненко в их собственной квартире на улице Баумана девятого мая сорок пятого года давно раскрыто, и за него уже осужден конкретный человек? Понимаешь ты, чем это нам грозит?! Давай этого Долгих ко мне. Сам желаю с ним поговорить…

Когда Георгия Долгих привели в кабинет майора Остапчука, Григорий Богданович какое-то время молча смотрел на него. Потом усадил против себя и спросил:

– Это следователь попросил тебя понавешать на себя чужие дела? Тебе что, своих мало? Этот четвертый ваш, Сева… чего ты там про него наплел? Тебе-то почем знать, чем он до вас занимался?

– Ну да, это следователь велел так говорить, – смекнув, что от него хочет начальник, промолвил Жорка Долгих, уже сто раз пожалевший о своем признании. – Так, может, это, протокольчик с моим признанием того, аннулировать?

– То есть от своих признательных показаний вы отказываетесь, – без малейшего намека на вопросительную интонацию произнес Григорий Богданович.

– Отказываюсь, – подтвердил Долгих.

– Хорошо, – констатировал майор Остапчук. И когда Долгих увели из кабинета, порвал протокол допроса в клочки.

Поскольку Шмат и Костян молчали и признательные показания давать не собирались, перед бандитами замаячила перспектива освобождения. По крайней мере, для Шмата и Долгих, поскольку Костяна на очной ставке узнал свидетель Воронков.

* * *

Возможно, перспектива освобождения Шмата и Долгих из-под стражи и переросла бы в реальность, однако в ход следствия по делу «банды разведчика» вмешался случай.

После ноябрьских праздников к исполняющему обязанности прокурора республики Михаилу Ильичу Березову пришел на прием гражданин Дмитрий Скорик, проживающий по улице Второй Солдатской. Гражданин выглядел взволнованным, поскольку беседовать да и просто быть рядом со столь высокопоставленным лицом ему еще не приходилось.

– Не волнуйтесь. Присаживайтесь вот сюда, – указал на стул недалеко от себя Михаил Ильич. – И расскажите мне все по порядку и с самого начала, – предложил посетителю Березов, прекрасно понимая его состояние.

Скорик сел, собрался с мыслями и начал…

– Годовщину революции я отмечал со своим соседом. Зовут его Камиль, фамилия Зырянов. Он милиционер и был последнее время очень чем-то расстроен. Будто кто-то умер у него, и ему тяжко переносить потерю… Вот и восьмого ноября он был хмурый и все время молчал. Ну, сели мы, значит, с ним за стол. Отмечать, стало быть, Великую Октябрьскую революцию… Когда первую беленькую уговорили и приступили ко второй, я его спросил: чего, мол, он такой смурной весь, ведь праздник же великий на дворе! А он мне и отвечает: «Начальник мой со мной очень плохо поступил. Я, – говорит, – свою работу на пять выполнил, а он не то чтобы поблагодарить, – обидел меня незаслуженно. Боюсь, – говорит, – что вся моя работа коту под хвост». – «Это как?» – спрашиваю. «А так, – говорит, – расколол я задержанного на целую серию убийств и грабежей, да еще и подельников он мне своих сдал со всеми потрохами. Долго с ним бился, и вот наконец получил от него признательные показания. Записал их в протокол и пошел докладывать своему начальнику. А тот, вместо того чтобы оценить мой труд, начал на меня орать: „Идиот, этим признанием ты и себе, и мне приговор подписал. Откуда здесь в показаниях эпизод в серии убийств и ограблений, который случился девятого мая сорок пятого года на улице Баумана? За него уже осужден конкретный человек. За это нам – если ошибка вскроется – достанется от начальства по самые не хочу“».

Скорик замолчал и вытер тыльной стороной ладони вспотевший лоб. Потом продолжил, уже без прежнего волнения в голосе: