Стальное сердце

Он отказывается думать о том, что Моэну, быть может, стерли с лица земли. И нет больше ни больницы, ни церкви с расписным потолком. Нет стола, знакомого с детства. Нет ни мамы, ни отца. При одной мысли его мутит от ярости. Ночами ему не спится, а если все-таки удается уснуть, сны он видит сумбурные, злые, кровавые.

Шаги за спиной. Чезаре оборачивается с кистью в руке – Доротея? Так бывает иногда: стоит о ней подумать, и она тут как тут, словно услышала зов. Бывает, один из них начинает фразу, а другой заканчивает; по-английски он говорит с каждым днем все чище и Доротею начал учить итальянскому.

Но за спиной у Чезаре стоит Энгус Маклауд. С него градом льет пот. Сквозь витражи струится свет, пестрые блики пляшут у охранника на лбу, на носу, на небритых щеках. Он облизывается.

– В чем дело? – спрашивает с бьющимся сердцем Чезаре.

Он вооружен лишь кистью, где ему тягаться с Маклаудом, с его дубинкой и кулаками! С его пистолетом. Глаза у Маклауда красные как от слез – но нет, с чего ему вдруг плакать? Может быть, у него жар. Зачем он тогда приплелся сюда, в часовню? Пока ее строили, Маклауд обходил ее стороной, помня угрозы майора Бейтса.

– Если вам плохо, – обращается к нему Чезаре, – надо в лазарет.

– Как тебе удалось? – спрашивает Энгус.

Чезаре оглядывает часовню – резную алтарную перегородку, росписи, что наполняют его благоговением, будто это не его рук дело или всю часовню он украшал во сне.

– Я до этого много рисовал, – отвечает он. – В Италии…

– Да не про часовню я, чтоб тебя! – рявкает Маклауд, нарушая благостную церковную тишину. – Как ты заполучил… ее?

Видно, до него слухи дошли, проговорился кто-то из пленных или из охраны. Он и Дот стараются держать в тайне вылазки в пещеру, но то, что они пара, известно всем – по крайней мере, так думает Чезаре. Джино не упускает случая подразнить его насчет Дот, даже Стюарт-охранник и тот, подмигивая, называет ее «твоя дама сердца». Но от Маклауда, похоже, до сих пор удавалось скрывать секрет.

Маклауд весь обливается потом. Над верхней губой свисает капля, он утирает ее рукавом.

– Как? – спрашивает он снова.

Надо быть честным, решает Чезаре. Что толку юлить, прикидываться дурачком – он не забыл, как Маклауд лупил его по спине дубинкой в каменоломне. Сомнений нет, этот человек даже в здравом уме способен на убийство. А сейчас Маклауд уж точно не в здравом уме. Глаза у него бешеные, налиты кровью, уголок рта дергается, будто он вот-вот захохочет или расплачется.

– Она меня любит, – говорит Чезаре, и ему чудится, будто Дот, дыша ему в ухо, шепчет: «Люблю».

Губы у Маклауда кривятся.

– Любит? Да черта с два! Взгляни на себя – ни кожи ни рожи, ты и языка толком не знаешь. – Он обводит жестом часовню: – Вдобавок ты другой веры, черт подери! Чтоб она тебя любила?! Небось голову ей задурил.

Слова застревают у Чезаре в горле. Сколько отсюда шагов до двери часовни? Можно ли убежать от пули? Он отвечает вполголоса:

– И я ее люблю.

Весь напрягшись, он ждет, что Маклауд взмахнет дубинкой или выхватит пистолет. Наверное, можно толкнуть Маклауда, впечатать его спиной в алтарную решетку. Или самому выбить у него оружие.

Но тут на глазах Маклауда выступают слезы. Он подходит ближе, пошатываясь, точно пьяный.

– Ну а я сестру ее разве не люблю? Я ее любил с…

– Они разные, – отвечает с полуулыбкой Чезаре.

Зря он это сказал – Энгус бросается на Чезаре и, стиснув ему виски, тянет его за голову на себя, они сталкиваются лбами, аж искры летят из глаз. Энгусу хоть бы что, он дышит Чезаре в лицо кислым перегаром.

– Да знаю я, чертов итальяшка! Знаю, что они разные. Но я ухаживал за Кон. Гулять ее водил, когда родители у них без вести пропали. Был рядом, поддерживал. Любил ее. Цепочку ей подарил. И приглядывал за ней, как бы чего не вышло. Боже! – Он отталкивает Чезаре. – Может, она меня дразнит. Хвостом передо мной вертит. Говорят, девчонки так делают – прикидываются, будто им на тебя плевать. А вдруг и Дот с тобой такое провернет? Представляешь? Вдруг через месяц она и разговаривать с тобой не захочет… – Он проводит рукой по лицу, шмыгает носом. – А-а! Я и забыл. – У него вдруг вырывается визгливый смешок, он спотыкается, смотрит на Чезаре воспаленными глазами. – Через месяц вы отсюда уберетесь. Линия обороны почти достроена. К концу сентября будет готова, а вас в другой лагерь переведут. Майор Бейтс говорит, может, в Уэльс. Да все равно куда. Дот найдет с кем согреться до конца войны, это уж точно.

Он скалится, и Чезаре вынужден себе напомнить о дубинке, о пистолете, о карцере. Он медленно выдыхает, сжимает кисть с такой силой, что та ломается. Всадить бы ее Маклауду в глаз. Чезаре старается взять себя в руки.

Маклауд сверлит его взглядом, щерится, выжидает. Чезаре стоит не шелохнувшись.

– Да не волнуйся, я за ней присмотрю, – говорит Маклауд.

И, развернувшись, шаткой походкой идет прочь из часовни. Чезаре заставляет себя оставаться на месте, подавляет ярость, что выжигает его изнутри. Напоминает себе, что Маклауд не тронет Дот – она его и близко не подпустит.