Стальное сердце под угольной пылью

Мимо в сторону Запсиба проехала машина. Они прошли поворот, по левую руку возникли стены Крепости. От старого острога осталось не больше двух третей каменных стен и полуразрушенные ворота. В девяностых Крепость восстановили посредством исторически точного, но не совсем качественного новостроя.

На ночь ворота Крепости не запирали. Сторожа караулили только музеи в казармах. Этим регулярно пользовались подростки, романтично настроенные парочки и начинающие фотографы.

Они зашли в Крепость и поднялись на одну из каменно-бетонных стен. Внизу на речных террасах в оранжевых и жёлтых огнях раскинулся Кузнецкий район – пятиэтажки и частный сектор в тополином море. Справа за мазутно-чёрной рекой – фонари и высотки Центра. Слева, далеко, за трубами заводов – белые искры микрорайона. Там дом. Она перевела взгляд на реку. Кузнецкий мост – ярко-оранжевая полоса, железнодорожный – две белые точки по берегам и ещё одна по центру. При попытке найти собор она обнаружила, что он спрятался за жилым домом, выглядывая из-за его крыши краем купола.

– Красиво, – мужчина закурил.

– Ага, – она отыскала дом с кикиморой, последила путь до Крепости.

Из-за противоположной стены, за спиной, послышалось густое многоголосое мычание. Девушка вздрогнула. Она знала, там нет человеческого жилья; только ручей и луг на склоне холма.

– «Пасут ли коров в ночное?»

Мычание повторилось. Она украдкой посмотрела на мужчину. Он невозмутимо курил, разглядывая Кузнецкий район. Она добавила в список галлюцинаций ещё одну.

Мужчина щёлкнул пальцами. Во всём городе погас свет. Дома, парки, заводы исчезли во тьме. Она невольно схватилась за холодную шершавость стены. Мужчина щёлкнул пальцами ещё раз. В небе вспыхнула круглая неестественно большая луна. Город возник вновь. Но это был иной город. На месте пятиэтажек теперь стояли одно- и двухэтажные дома с подворьями. Перед собором они расступались, формируя базарную площадь. Топольники превратились в остров. За границами города клубилась лохматая степная тьма. Неожиданно всё пришло в движение. Дома горели, разрушались, сносились и строились вновь. Менялись очертания улиц. Жилые массивы росли в ширину и высоту. Затягивалась и горбилась железнодорожной насыпью Ивановская протока. Льнули к земле асфальт и трамвайные рельсы. И всё это в полной тишине.

Она заворожено смотрела, как рос и развивался город, проходя за минуты столетия. Терпкой горячей волной в ней поднялась нежность к городу, его закоулкам и тайнам. Пальцы разжались. Ей хотелось погладить, дотронуться самыми кончиками, приласкать и утешить. Он почувствовал, почти услышал, щелчок, с которым дало трещину её восприятие реальности, открывая путь непознанному, потустороннему, невидимому человеческим глазом.

Район внизу замер, застыв в повседневности: пятиэтажки и торговые центры. Мужчина щёлкнул пальцами. Луна погасла. Ещё один щелчок, и внизу, за рекой, за заводами вспыхнули уличные фонари. Мужчина бросил окурок со стены. Окурок не долетел до асфальта.

– Понравилось? – он с тайной надеждой смотрел в лицо девушки.

– Да, – она шептала.

Он улыбнулся.

Они шли от ликероводочного завода к парку. Город вокруг спал. Ни в одном из окон не горел свет. Они шли молча. Он слушал ночь. Она вспоминала детство. Вот торговый центр на месте мясного рынка с ободранными тушами и свиными головами на прилавках. Вот тротуар перед давно закрытым ювелирным подвальчиком, с которого смывали кровавые лужи. Только повзрослев, мы понимаем что нас окружало и откуда явились наши ночные кошмары.

Они вошли в парк. Перламутрово-белые тени дрогнули и потянулись к пришедшим. Она взяла его за руку: «Это неупокоенные души старого кладбища?».

– Да, – он шёл к центру парка. Тени клубящимися струйками плыли следом, с боков, навстречу.

– Они хотят меня убить?

– Нет! С чего ты взяла?

– По их могилам каждый день топчется куча народа…

– И что? Ну, развлекаются потомки на костях предков. Предкам от этого ни жарко, ни холодно.

– А почему они тогда не… – девушка указала пальцем в тёмно-синее небо.

Он дёрнул щекой: «Они память. О роговцах».

Она знала эту историю. Во времена революции местные большевики для удержания в городе власти красных позвали на помощь партизанский отряд Григория Рогова. За трое суток пребывания в городе роговцы вырезали половину населения, выпустили каторжан, сожгли церкви, разграбили и разрушили всё, до чего смогли дотянуться. О казнях и пытках тех трёх дней до сих пор ходили страшные легенды. Расстрелы на обрыве над Водопадным ручьем, заборы из воткнутых в сугробы обгоревших тел, распиленный заживо дальний родственник свергнутого царя, кровь на стенах собора…

Большинство жертв, тех кого смогли найти, похоронили на единственном на тот момент городском кладбище. Позже при утвердившейся советской власти с кладбища вывезли кресты и плиты, разровняли холмики и разбили парк с аттракционами. Официальная история сделала Рогова героем.