С Александра II шла европеизация власти. Самодержцы согласились на внутреннее самоограничение. Либеральная бюрократия в России отучилась убивать. Не могла дать приказ стрелять в 1917 году. Европеизированная Россия все получила в Феврале. Политический истеблишмент считал революцию завершенной, а для народа все еще только начиналось.
И тут на авансцену вышла другая Россия. Крестьяне, составлявшие абсолютное большинство населения страны, не хотели свергать императора. Они просили другого: прекратить войну и раздать им землю. Но крестьяне быстро осознали все выгоды нового положения. Нет царя, нет полиции, нет помещика, значит, исчезли и прежние права на землю. Ее можно брать! Динамику толпы оседлали большевики. Это было избавление от всего европейского.
Крестьяне ждали, что им раздадут помещичьи и церковные земли. А заодно мечтали избавиться от помещиков, от чиновников, от сборщиков налогов, вообще от любых начальников. И вот сбылось! В семнадцатом году крестьянин был главным избирателем. Политические партии обещанием поделить землю по справедливости и раздать ее – черный передел! – завлекали крестьянина на свою сторону. Экономическая реальность или плохо осознавалась, или не имела значения в горячке революционных дней.
Помещичьи хозяйства использовали удобрения, технику. Урожайность там была выше (см.: Вопросы истории. 2006. № 7). А у крестьян не хватало средств для приобретения агротехники и удобрений. Зависимость от капризов погоды означала беду в неурожайный год. А урожайный год тоже приносил мало прибыли: хранить зерно негде, продавали зерно перекупщикам задешево. Поэтому помещик был прежде всего конкурентом, от которого так хотелось избавиться.
I съезд Советов крестьянских депутатов проходил с 4 по 28 мая 1917 года. Большевики составили меньше 1 процента делегатов. Меньшевиков выбрали на съезд в восемь раз больше! А половина делегатов – эсеры, социалисты-революционеры. Вот главная партия, представлявшая крестьянские интересы. Эсеры ради крестьян шли на смерть.
16 января 1906 года в город Борисоглебск в сопровождении охраны прибыл советник Тамбовского губернского управления Гавриил Луженовский. Он исполнял особое поручение губернатора – с помощью казаков беспощадно усмирял крестьянские бунты. Знал, что революционеры охотятся за ним. Вышел из поезда в окружении казаков и полиции. Но они не обратили внимания на юную девушку. Это была гимназистка седьмого класса дворянка Мария Спиридонова, член тамбовской эсеровской боевой дружины.
«После первого выстрела, – писала потом Спиридонова, – Луженовский присел на корточки, схватился за живот и начал метаться по направлению от меня по платформе. Я в это время сбежала с площадки вагона на платформу и быстро раз за разом, меняя ежесекундно цель, выпустила еще три пули».
Только после этого ее схватили.
«Обалделая охрана опомнилась, – писала партийцам Спиридонова, – вся платформа наполнилась казаками, раздались крики: «бей», «руби», «стреляй!». Когда я увидела сверкающие шашки, я решила, что тут пришел мой конец, и решила не даваться им живой в руки. Поднесла револьвер к виску, но, оглушенная ударами, я упала на платформу. Потом за ногу потащили вниз по лестнице. Голова билась о ступеньки….»
Ее отвезли в местное полицейское управление, где началось следствие.
«Пришел помощник пристава Жданов и казачий офицер Абрамов. Они велели раздеть меня донага и не велели топить мерзлую и без того камеру. Раздетую, страшно ругаясь, они били нагайками. Один глаз у меня ничего не видел, и правая часть лица была страшно разбита. Они нажимали на нее и спрашивали:
– Больно? Ну, скажи, кто твои товарищи?»
Самое страшное ее ждало в вагоне ночного поезда, которым ее срочно отправили в Тамбов, в жандармское управление.
«Холодно, темно. Грубая брань Абрамова висела в воздухе. Чувствуется дыхание смерти. Даже казакам жутко. Брежу: воды – воды нет. Офицер увел меня в купе. Он пьян, руки обнимают меня, расстегивают, пьяные губы шепчут гадко: «Какая атласная грудь, какое изящное тело…»
Она не выносила не только прямого насилия на собой, но и даже грубого прикосновения к своему телу. Эсеры особенно болезненно воспринимали покушение на их личное достоинство. В царских тюрьмах многие совершали самоубийство в знак протеста против оскорблений. Надругательство над Марией Спиридоновой вызвало такое возмущение, что Тамбовский губернский комитет социалистов-революционеров приговорил ее мучителей к смертной казни. У эсеров слово с делом не расходились: пристрелили и подъесаула 21-й Донской сотни Петра Абрамова, и помощника пристава Тихона Жданова.
На суде она объяснила причины, по которым стреляла в Луженовского. Партия социалистов-революционеров считала своим долгом вступиться за крестьян, которых усмиряли нагайками, пороли и вешали: