Права трудовой женщины – ее главная тема в те предреволюционные недели. Что она считала наиважнейшим? Уравнять зарплату женщин и мужчин, ввести восьмичасовой рабочий день и минимальные нормы охраны труда: не брать на работу девушек моложе 16 лет, не ставить женщин на ночные и сверхурочные работы, не использовать их на производстве, вредном для женского организма, обустроить мастерские, где должны быть раздевалки, умывальники, теплые туалеты с сиденьями…
В Первую мировую мужчин, ушедших на фронт, заменили женщины. Они получили право работать. Они сами зарабатывали и сами тратили. Они привыкли полагаться на самих себя. Им нравилась их новая роль. Появился новый тип женщин – самостоятельные и эмансипированные.
Женщина, освободившись от власти мужа, жаждала личного счастья. Не желала покоряться мужчине. В 1917 году самостоятельная женщина вмешалась в политическую жизнь России.
Есть такая партия!
В июне 1917 года в столице собрался I Всероссийский съезд Советов. Выступал один из руководителей Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов Ираклий Церетели. Говоря о сложной ситуации в стране, он задал риторический вопрос: может ли кто-то из делегатов назвать партию, которая бы рискнула взять в свои руки власть и принять на себя ответственность за все происходящее в России? Он полагал, что трудность задач, стоящих перед страной, требует единения и сотрудничества, так что левым партиям надо искать компромисс и объединять усилия.
Ираклий Церетели считался неформальным лидером не-большевистского крыла социалистов. «Честный, чистый, мужественно-прямой, – писал о нем философ Федор Степун, – типичный белозубый кавказец с печальными, ланьими глазами». В мае 1917 года он вошел во второй состав Временного правительства.
На следующий день слово предоставили Ленину. Он ответил Церетели:
– Гражданин министр почт и телеграфов говорил, что нет в России политической партии, которая выразила бы готовность взять власть целиком на себя. Я отвечаю: есть! Ни одна партия от этого отказаться не может, и наша партия от этого не отказывается: каждую минуту она готова взять власть целиком.
Большевики аплодировали. Остальные делегаты смеялись. Никому в голову не приходило, что ленинцы всерьез намерены взять власть.
Социал-демократы раскололись на большевиков и меньшевиков летом 1903 года. Не договорились по ключевым организационным вопросам. Одни считали целесообразным широко открыть двери партии для всех, кто жаждет социальной справедливости. Они тогда остались в меньшинстве. А бескомпромиссные борцы против царизма, желавшие превратить партию в боевой сплоченный отряд, объединились вокруг Ленина.
«В самодержавной стране, – доказывал Владимир Ильич, – чем более мы сузим состав членов такой организации до участия в ней таких только членов, которые профессионально занимаются революционной деятельностью и получили профессиональную подготовку в искусстве борьбы с политической полицией, тем труднее будет «выявить» такую организацию».
Церетели был сторонником восстановления единства социал-демократической партии. Не понимал, что для Ленина это невозможно.
Один социал-демократ, слушатель эмигрантской партийной школы в Лонжюмо (небольшой город во Франции), вспоминал, как молодой тогда Ленин предсказывал: в революции меньшевики не будут союзниками, они могут только мешать. После занятия укоризненно заметил Ленину:
– Уж очень вы, Владимир Ильич, свирепо относитесь к меньшевикам.
Все-таки и большевики и меньшевики находились в одном лагере, разделяли базовые ценности и идеи. Революционеры легко переходили из одного крыла в другое. Разногласия касались тактики и методов…
Ленин, усевшись на велосипед, посоветовал:
– Если схватили меньшевика за горло, так душите.
– А дальше что?
– Прислушайтесь: если дышит, душите, пока не перестанет дышать.
И укатил на велосипеде.
В 1917 году Ленин обещал России именно то, о чем мечтало большинство населения. Одним мир – немедленно. Другим землю – бесплатно. Третьим – порядок и твердую власть вместо хаоса и разрухи, наступивших после Февральской революции. И всем вместе – устройство жизни на началах равенства и справедливости. Сопротивляться притягательной силе этих лозунгов было немыслимо.
Никто не умел так точно оценивать ситуацию, улавливать настроения масс и менять свою политику. Он не боялся отступлений и резкой смены курса, иногда – на сто восемьдесят градусов. Вот уж догматиком он точно не был! Еще одно слагаемое его успеха – способность убеждать окружающих в собственной правоте и вербовать союзников.
«Современники по-разному оценивали Ленина как оратора, но все признавали его умение воздействовать на внимающую толпу, – вспоминал один из меньшевиков. – И это достигалось не фиоритурами голоса, не красочностью стиля, а простейшим ораторским приемом – многократным повторением одной мысли, фразы, как бы ввинчиваемой в голову слушателя. Элементарность, бранчливость, безапелляционность ленинских речей заражали одних жгучей ненавистью к воображаемым врагам, у других вызывали ощущение сюрреальности происходящего».