Стальной остров

Работяги Макара будто не замечали, устало валились на свои места, едва дотащившись, и даже не снимая тулупов. Макар торчал столбом, не зная, куда ему приткнуться, пока Вэйно не махнул на лежанку, лепившуюся к изогнутой стене борта. Ничего необычного, просто несколько стальных полос и прутов, торчащих в разные стороны, грубо сваренных вместе и накрытых тонким подобием матраца.

Северов скинул свою парку, бросил на кровать и улегся сверху. Корпус корабля стонал, комната качалась взад и вперед, мерный гул от неподалеку работавших машин здесь слышался явственнее. Работяги молча разбрелись по своим «норам» и притихли – вокруг был филиал Ада, но, как думалось Макару, и здесь можно было жить. Вон, они же живут. Макар лежал, глядя в ржавый, в потеках потолок, хотел есть и особенно пить. Паразит пока что молчал, может, спал? Макар решил последовать его примеру, но сначала разузнать, когда тут кормят.

Он растормошил задремавшего Вэйно. Тот несколько секунд осоловело его рассматривал, ругнулся непонятно по-фински:

– Чье нато, яппяря?!

– Пожрать когда дают?

– Ранно еще, спат ити. Мож-жет и не датут, рапотат ма-ало, нет норма. Фсе. Отвали.

Мда уж. Не отработали норму, жрать не дадут. Макару не оставалось иного, как последовать совету. Усталость взяла свое, несмотря на терзавший голод, Макар провалился в дрему. Правда, ненадолго, разбудил лязг входной двери. Где-то в мозгу недовольно зашевелился Живой.

– Эй! Думпкопф, ти кто есть? – чья-то рука грубо растолкала Макара.

– Чье пристал, Ганс, – подал голос финн. – Новий этта работник.

В бараке прибыло людей. Эти не выглядели замордованными да и одеты были явно чище. А тормошивший его лысый, как обглоданный череп умки, мужик явно чего-то добивался.

– Фставай швайнэ Ифан. Шнелля тасскать дерьмо, параша, – рука лысого ткнула в сторону вонючих бочек. – Ты ноффенький, ты мало рабботать. Значит, ты мало эссен. Шнелле арбайтен!

Там, на острове, в Треугольнике, ему приходилось много лет подряд изо дня в день таскать на тележке фляги с дерьмом. Да, он тихо материл за эту работу Васильева, Семецкого и весь свет в придачу, но таскал телегу, зная, для чего и ради кого он это делает. Здесь же какой-то урод, едва связавший полтора слова, называет его, Макара Северова, «свинья-Иван» пытается заставить снова таскать дерьмо!

Макар спрыгнул с высокой шконки и тут же, без замаха, ударил левой снизу вверх – сложил пальцы в кулак и точно в кадык, наверняка торчащий под бородой. И еще раз. Вот лысый бородач ловит ртом воздух, хватается за горло и совсем не хочет, чтобы Макар Северов снова таскал говно. Но этого мало. Умку, что повадился разорять птичник или ледник с солониной, нужно обязательно убить. Группа поддержки лысого уже поднималась со своих нар, чтобы помочь. Но помогать было уже поздно.

Макар подхватил голову лысого Ганса и с размаху насадил виском на штырь. Ржавый, невесть откуда выломанный штырь арматуры, из которой вкривь и вкось сварили эти нары, так мешавший Макару спать, вдруг пригодился. Вид дергающегося, пускающего сопли и пытающегося снять себя со штыря бородача стал сигналом для остальных.

Вой Живого «Ата-ка-а!» – он не слышал. Первому из группы поддержки Макар выдавил глаза, вот так, просто и подло, уже второй раз за полярную ночь он применял «рекан-удзи». Выходит, уроки Ашота не прошли зря? Второго встретил ударом ноги в живот, а третьего и четвертого уже проворонил, удары посыпались со всех сторон. Макара прижали к стене, он рычал и вырывался, пока спину под правой лопаткой не обожгло огнем. Что-то хрустнуло, проворачиваясь гранами об ребра, и дернуло назад. Грудь тут же сдавило, он не мог вдохнуть, вернее, мог только выдохнуть. Макар слышал крик Живого в собственной голове, или это кричал он сам? Горячее пятно расплывалось по спине, перекинулось на живот, быстро заполняя собой все внутри. В груди горело от боли и невозможности вдохнуть. Комната, и без того подсвеченная аварийными огнями, стала густо красной, он все еще пытался сопротивляться, но колени предательски подломились. Макар упал, расквасив нос о стальную палубу.

Макар очнулся, когда его тащили за ноги в дальний угол, а затылок отсчитывал неровности пола глухим стуком.

«Я – Живой. Ты – Живой. Мы – Живой!» – колоколом гремело в голове. Выплюнув сгусток крови, Макар вдохнул полной грудью, откашлялся. Тащившие его работяги, увидав оживший труп, прыснули в стороны. Макар поднялся.

«Живо-во-ой!» – взорвалось в мозгу. Дальше он видел сон, как тогда, на палубе Енисея. Головы разбивались в кровавую кашу, он в два прыжка догонял вопившего работягу и ломал тому шею. НеМакар крушил, ломал, рвал зубами, и ему это нравилось. Рот заливало кровью – чужой или своей, не важно. Он вдавил окончательно порванный ичиг в горло кому-то хрипящему и скребущему ногтями пол.