Стальной призрак

Взгляд лейтенанта остановился на здоровенном закусе на лобовой броне ближе к правому краю башни. Это был след от попадания остроголового снаряда с бронебойным колпачком.

Соколов знал, что это такое. Практически все противотанковые орудия небольшого калибра и танковые пушки немцев имели такие снаряды. Снабженный бронебойным колпачком, снаряд «закусывал» при попадании металл на наклонной броне, меньше соскальзывая, он уменьшал возможность рикошета. Такой снаряд хорошо работал и по гомогенной, и по поверхностно упрочненной броне, и даже по броне, расположенной под наклоном. Правда, эти снаряды имели существенный минус – притупленный колпачок ухудшал его аэродинамику, усиливал рассеивание, снижал скорость, а значит, и пробиваемость на больших дистанциях.

Смерть только что прошла в каких-то тридцати сантиметрах от Алексея.

На поле уже горели несколько танков и бронетранспортеров, но остальные отчаянно рвались к мосту. Немцы, не переставая, вели огонь по нашим позициям. Понимая, что интенсивность огня очень велика и танк Началова, скорее всего, подобьют в момент, когда он станет менять позицию, Соколов приказал сержанту вести огонь только из окопа. Все-таки, когда противник видит только башню, поразить танк гораздо сложнее. Преимущества маневра на позициях были исчерпаны, теперь только огонь и огонь.

Не переставая, били трофейные винтовки. У двух пулеметов раскалились стволы, и их заклинило. Но немцев было слишком много, умело используя местность, они упорно приближались к мосту.

В такой ситуации Соколов не мог приказать стрелять осколочными снарядами. Слишком много танков, слишком много бронетранспортеров. У Блохина большие потери в его и без того малочисленном войске. От взвода автоматчиком почти никого не оставалось.

Лавируя между подбитыми машинами, прячась в их дыму, к мосту все же прорвался немецкий танк, снабженный установкой для метания дымовых гранат. Соколов поздно увидел, как между мостом и его позициями начали рваться гранаты, как клубами стал расползаться черный, как смола, дым. Он клубился с особым злорадством, заволакивая все, скрывая мост, и только потом становился серым, превращаясь в безликую равнодушную пелену.

– Огонь в дым фугасными! – скомандовал Алексей, понимая тщетность этой попытки, но иного способа остановить немцев сейчас не было.

Фугасных и осколочно-фугасных у них с Началовым оставалось всего по несколько штук. Часть снарядов упадет в воду, не причинив вреда, можно потом просто палить в дым болванками, надеясь, что этим «тридцатьчетверки» помешают немцам отбуксировать подбитые танки и открыть проход по мосту.

«Восьмерка» не обойдет дым справа, не сможет занять позицию, с которой виден мост. «Семерка» может выбраться на насыпь, но немецкие танки на удобном расстоянии изрешетят ее, когда она будет ползти вверх, подставляя борт. Бабенко не успеет вывести машину в нужную точку слева от моста, откуда можно стрелять прицельно.

И тут впереди мелькнула фигура с танковым пулеметом в одной руке и брезентовым мешком с пулеметными дисками в другой. Комбинезон – танкист… Да это же Омаев! Куда? Алексей хотел закричать, остановить своего танкиста, который покинул пулеметную ячейку на насыпи левее «семерки». Кричать было поздно, да и бесполезно. Не услышит он крик командира – вокруг все грохочет и земля дрожит от взрывов.

«А ведь он может успеть, – вдруг догадался Соколов. – Проскочит за дымом! Там, левее моста, берег поднимается бугром, там воронки от снарядов!»

– Фугасными в дым! – скомандовал лейтенант. – Тополь, тополь, держи пехоту, весь огонь на мост, не подпускай пехоту к мосту.

Сколько мы так продержимся? Мучительная мысль билась в голове. Всего несколько снарядов, пулеметы раскалены, одних винтовок не хватит, чтобы остановить пехоту. А если немцы подойдут к мосту, тогда Омаеву конец. Надо поддержать парня, дымовые гранаты горят не так долго – всего несколько секунд. Но густой дым может висеть сплошным облаком достаточно долго, потом станет расползаться, укрывая все вокруг. Время задымления зависит только от погоды: от силы и направления ветра. Сколько продлится это сейчас? Десять минут, пятнадцать, пусть двадцать, надо помочь Руслану, поддержать его, пока основное облако не снесет к реке.

Когда дым рассеялся, немецкие танки уже отходили назад. Остатки пехоты, прикрываясь броней своих танков и бронетранспортеров, удирали что есть сил, хотя по ним уже почти не стреляли.

Соколов спрыгнул на землю и, пошатываясь, пошел вперед к мосту. Ему что-то закричали, но он не расслышал. В голове еще гудело, ноги слушались плохо. Глазами он искал ту воронку, в которую прыгнул с пулеметом Омаев. Все перепахано снарядами, всюду развороченная свежая земля. Вот два пустых диска.

Чеченца он увидел гораздо левее. Тот сидел в большой авиационной воронке, прислонившись спиной к горячей земле, и, сбросив на спину шлемофон, смотрел в небо. Соколову даже показалось, что он убит. Но вот Руслан поднял руку к глазам, прикрывая их от солнца.

– Живой? – Лейтенант упал возле пулеметчика на колени, ощупывая руками его тело и голову.