Стальные клыки зверя

Картавый, что есть силы, ударил в дверь ногой, она с треском распахнулась. Те стояли в один неровный ряд. В центре и чуть впереди Чинарик, рядом высился Кабан. Картавый прошел и встал напротив них. Справа от него встал Васька Барахло. Глядя на его злое решительное лицо, становилось ясно: тот настроен драться. Слева встал Цыган. Он, шало улыбаясь, водил взглядом по лицам противников. Косой тыкался между ними. Хотя в умывальнике было сумеречно, тем не менее, Картавый замечал в глазах противников настороженность и страх. Читать взгляды он умел.

Тишина стояла такая, что капли, срываясь с многочисленных сосков, оглушительно громко бились о дно металлического корыта. Чинарик стоял вальяжно. Он демонстрировал улыбкой, что ему черт не брат, но губы при этом подрагивали. Сбить его с ног не составляло труда, а вот Кабана ударом не свалить. Тот весил килограммов сто и себя просто так побить явно не позволит… Их было больше. Все глядели на Картавого, пытаясь угадать, в чем же его превосходство, что он так нагло демонстрирует, а может просто берет на понт? Их глаза мяли его бицепсы, щупали плечи и пытались мысленно завалить.

Вдруг отворилась дверь, и скрипучий голос произнес:

— Вот, Чинарь, и пришла тебе хана.

Чинарик и Кабан повернули головы — этого было делать нельзя. Картавый тут же ударил носком тяжелого ботинка по опорной ноге Чинарика. Тот, охнув, осел, а Картавый уже схватил мизинец левой руки Кабана, с хрустом выворачивая его. Все ошеломленно застыли. Кабан в бешенстве замахнулся, но понял: со сломанным пальцем он ничего сделать не сможет, и бешено сверкая глазами, выругался. Цыган мгновенно прочувствовал обстановку и весело осведомился:

— Может, кто еще хочет?

Никто больше ничего не хотел. Дело было сделано.

— Отбой ведь был? — спросил Картавый. — Давайте по кроватям!

Васька Барахло вдруг изо всех сил ударил кулаком Чинарика в челюсть, тот рухнул на пол:

— Кому сказали — расходиться! — Голос Васьки звенел от радости.

Чинарик поднялся и, испуганно обернувшись, попятился к двери — он оставался всего лишь шестеркой. Злобно ругаясь. Кабан вышел следом. За ним заторопились и остальные. Последним плелся Опарыш. Косой, хорошо махнув ногой, ударил его в толстый зад. Опарыш, хрюкнув, мигом пролетел дверь. Все весело рассмеялись.

— Ну, спасибо! — Люкша шумно выдохнул. — А то этот Чинарик все нервы мне измотал!

Люкша был среднего роста и в годах, голова изрядно поседела, цвет лица говорил о тяжелой болезни.

— Ну ладно, ребята, давайте расходиться, поговорим завтра! — предложил Картавый.

Все шумно попрощались.

— Подожди! — Картавый остановил Люкшу. — Говорят, выходишь?

— Завтра! Помирать отпускают.

— Друга бы навестить надо, — Картавый вздохнул, — если сможешь.

Люкша тяжело и с надрывом закашлял. Картавый, глядя в измученное лицо пожилого человека, подумал:

— В санаторий бы ему, хотя, наверное, уже поздно.

— Где друг-то? — с трудом выдавил Люкша?

— В Челябинске.

— Мне через Челябинск ехать — остановлюсь. Что передать?

Картавый объяснил, как найти Емелю и что тому передать.

— Так Емелю я знаю, а что жив еще?

— А почему он должен умереть?

— Так ему Меченый пару лет тому назад почки отбил.

— Я не в курсе. А кто такой Меченый?

— Из молодых да ранних. Родимое пятно у него на правой щеке, прямо под глазом начинается и до самой шеи.

— Как бы его найти.

— Да на свободе он давно, где теперь обитает никто не знает.

— Ну, ладно, заскочи пожалуйста.

— Понятно, — протянул Люкша. — Ты не беспокойся, сделаю лучшим образом.

— Как же в лагере такой беспредел оказался?

— На правильном ходу зона была раньше — такая братва! Богатый заказ на лес пришел — нагнали мужиков. Отьяву по крытым разпасовали. Пацаны на меня зону оставили, а меня почти сразу в больницу, в тюремный блок — два литра гноя из легких выкачали. Вернулся, а здесь уже бакланы. Спасибо тебе.

Люкша открыл кран и принялся пить, а Картавый вышел из умывальника и прошел в барак. Когда он опрокинулся на нары, сердце засаднило.

Перед этой отсидкой встретил он женщину, звали ее Маргаритой. Она просила называть ее Маргошей. Шалава была, но Картавый привык к ней, баловал подарками. Ему нравилось наблюдать ее детский восторг при этом. Она была капризна, надует свои губки и так качнет головой. Но ее капризы не доставали его. Он знал, Маргоша у него ненадолго, как обычно. Потом будет другая, потом будет еще. Но вдруг другой ему не захотелось. Сейчас она вспоминалась и вспоминалась, и ничего он с собой поделать не мог.

— Маргоша! — прошептал он с нежностью, но тут же, подумал, — гуляет, шалава. Сволочь!

ГЛАВА 8

— Тридцать два, тридцать три…

Егоров подтягивался на перекладине, зацепив ногами двухпудовую гирю.

— Тридцать четыре… — Подтягивался с трудом, через силу — Тридцать… Тридцать…

Но этот подъем уже не осилил. Егоров выпустил перекладину из рук и, широко расставив ноги, расслабился, глубоко вздохнул, а затем с шумом выдохнул. На веранде было солнечно, босые ноги приятно ощущали тепло некрашеных досок. Он повесил на шею полотенце, но пройти в душ не успел — хлопнула калитка, во дворе появился Рыжий.