Стальные крылья

– «Просвещаетесь, мисс Беррислоп?» – возмущенный до глубины души, я даже забыл запищать и спрятаться при звуках неожиданно раздавшегося голоса, как обычно поступало это довольно пугливое тельце, и лишь раздраженно откинул газету, уставившись на ставший уже привычным за эти дни источник ежедневного вербального раздражения. В ногах кровати, глядя из-под густых, Брежневских бровей, на меня смотрел серый земнопони, одетый в строгий черный костюм с белой манишкой, чья помпезная серьезность оттенялась лишь красной бабочкой да веселой кьютимаркой в виде бокала мартини. Его монументальные усы, подобие которых я видел лишь у того важного пони, зачитывающих газету принцессам в день моего изгнания, казалось, игнорировали физиологию и практически не двигались, когда этот седой старик начинал говорить. Помимо своей воли, изо дня в день, я таращился лишь на них, начисто забывая слушать своего столь нежеланного посетителя. Ну, да впрочем, меня можно было извинить – можно подумать, до этого мне каждый день попадались усатые лошади!

– «Вы в очередной раз изволите меня не слушать, молодая леди?» – вновь вырвал меня из задумчивости голос пожилого пони. Аура властности, исходящая от коренастой фигуры, казалось, затапливала помещение, и на секунду, у меня возникло неприятно ощущение, словно я вновь, как тогда, стою в большом и безвкусном тронном зале дворца.

– «Э-э-э… Да. С детства страдаю рассеянностью внимания» – на всякий случай, прикинулся шлангом я – «Я прямо вся такая забывчивая-забывчивая…».

– «Понимаю» – надменно кивнул головой жеребец, с неудовольствием поведя усами, отчего я вновь, как завороженный, уставился на эти внушительные образцы растительности на его морде – «На этот случай, я распорядился, чтобы вам подготовили подробный список дел на сегодняшний день… и записали его в трех экземплярах».

– «Один потеряю, другой сломаю… А третий зачем?» – удивился я, вспомнив анекдот про русского и титановые шары – «Тем более, местный «доктор смерть» запретил мне вставать с кровати под угрозой физической расправы, и даже подкрепил свои слова энергичным размахиванием клистирной трубкой…».

– «Вы можете опустить детали ваших взаимоотношений с этим достойным джентельпони, мисс Беррислоп» – все так же надменно проговорил костюм – «А пока – я кратко введу вас в курс ваших обязанностей на сегодняшний день».

«Да уж, жесткий дед. Уел так уел» – подумал я про себя, постаравшись сосредоточиться на том, что говорит мне этот пони. Едва услышав о моем выздоровлении, коронованные приколистки решили взять в свои копыта весь процесс моего вхождения в общество пони, и теперь, ежедневно, они решили присылать мне список обязательных для исполнения дел на КАЖДЫЙ день, обязуя своего дворецкого, Реджинальда, ежедневно зачитывать мне самые важные, по его мнению (и самые гнуснотролльские, по моему), пункты этого списка. Ежедневно. День за днем.

Отвернувшись, я вновь уставился в окно, слушая басовитое гудение дворецкого, мерно и усыпляющее зачитывающего мне пункты списка. Меня больше интересовало, куда мог запропаститься Графит, морда которого периодически мелькала в окнах моей комнаты на протяжении этих скучных дней. Столь долгое отсутствие было необычным для черного пегаса, помимо сестры, бывшим моей единственной отдушиной и средством связи с реальным миром, заснеженными крышами раскинувшимся за окном, поэтому последние несколько дней я буквально не находил себе места, чувствуя, как растет где-то глубоко внутри смутное беспокойство, причин которого не мог бы назвать я и сам.

«Да пошел он!» – периодически срывался я, просматривая очередной список дел на день и даже не осознавая, как глупо, нелогично, и почему-то, совсем по-кобыльи, начинаю себя вести – «Тоже мне, друг, называется! Небось, веселиться там, в то время как я схожу с ума от скуки, в одиночестве этой сраной комнаты!».

Конечно, я лукавил. При той загруженности учебой, которую мне организовали коронованные приколистки, скучать мне явно было некогда. Помимо прочтения книг по истории и устройству страны, более напоминавших сборники легенд и преданий, в обязанности мне вменялось «изучение усердное языка эквестрийского, словесного и письменного, а помимо того – освоение грамоты староэквестрийской да азбуки грифоньей, коя чертами да резами писана».

Я только стонал, представляя себе, как оглушительно ржала принцесса ночи, внося свою «староэквестрийскую» лепту в этот сраный лист.

«Конечно, тысяча лет одиночки – это сильно, но всему же есть предел!» – каждый раз злобно шипел я, тупо глядя на косые штрихи, палочки и точки, из которых состояла грамота грифонов – «Или эти великовозрастные кобылы сочли меня столь разносторонней личностью, что решили, будто мне будет интересна вся эта фигня? Гррррррр! Ненавижу этих сраных куриц! Какого хрена им нормально не писалось-то?».

Однако, несмотря на все мое неудовольствие, старые фолианты, заботливо прикатываемые на ажурной тележке сестрой, позволяли мне коротать в одиночестве долгие зимние дни… и, откровенно говоря, не менее долгие зимние ночи.