Стальные посевы. Потерянный двор

Его голос сломался в середине фразы – или просто свист начинающегося шторма попросил пальера замолчать. Король походил на флюгер. Ветер метался по стене, вздымая волосы Илии, он поворачивался, подставляя потокам лицо. На судьбе «Восторга» закончились все сколько‑нибудь хорошие новости, и Тристан уже подумывал уйти.

– Он знает, – внезапно послышалось оттуда, где стоял Илия.

Ветер сорвал с губ его речь и понес кувырком по воздуху.

– Курган знает, что я стал причиной его смерти, – продолжил король.

– Ты же не нарочно, – воззвал к нему Тристан и тронул друга за плечо. – И Рогнева сама сказала, что мы расплатились за ошибку.

Илия к его уверениям остался равнодушен, и в тон прежних фраз произнес:

– Всегда полагал, что я – хороший человек…

– Так и есть.

– Я думал, что мы – герои, которые остановят Великую войну, но посмотри, – он обвел рукой мрачный ночной пейзаж внизу. – Мы – ее причина. Оказывается, для того чтобы стать злодеем, против которого ополчились все, не нужно даже совершать жестокие поступки.

– Ты не злодей! Никогда им не был! – Тристан не мог успокоиться, видя, как плохо Илии.

Но король не останавливался – его признание должен подхватить ветер и разнести, как летучий гонец, по всему Абсолюту. Тогда, чаял Илия, все быстрее закончится.

– Не нужно ни черной формы, ни грозных черепов на эмблемах, – монотонно перечислял он. – Не нужно строгого режима, цензуры и вечного желания расти вовне и над.

Не выдержав его самоистязаний, Тристан обхватил Илию за затылок и крепко встряхнул, чтобы тот оживился – стал прежним собой. Но тот стоял – потухший, посеревший, со слабым, догорающим огнем былой воли к жизни.

– Зло всегда очевидно! – Тристан еще раз ткнул его в плечо. – Как и добро: а ты навсегда запомнишься добрым королем! Твоя решительность и нежелание сдаваться не делают тебя плохим человеком. Откуда в твоей голове взялись подобные мысли?

– Зло очевидно только издалека времен, – спокойно объяснил ему Илия, и рыцарю показалось, что с ним говорит не его лучший друг, а Эльфред Великий. – Когда войны закончены, когда осмыслены их свидетелями и потомками. А сейчас…

Король попытался вспомнить, когда начал свой путь ошибок, который теперь привел его в разрушенный Пальер-де-Клев с остатками армии. Когда сделал выборы в испытании Эльфреда? Когда в очередной раз доверился агнологам? Когда приказал Тристану возродить Кургана? Когда разменял маннгерд на межу? Даже самая светлая мысль или благое намерение, претворенные в поступок, не могут стать залогом верного решения, особенно если эти мысль и намерение устарели на тысячу лет. Джорна утверждала, что Курган берет физической силой, но Илия признал, что его главный дар – молодость. Не молодость тела, конечно же, вождь был много старше Илии. Но молодость духа. Курган оказался самым молодым Спящим героем. Если не считать Боны…

– Бона, – вслух прошептал Илия и изменился в лице.

Тристан, заметив перемену – не то озарение, не то волнение, – поспешил узнать, о чем тот побеспокоился. Но Илия сдержал в себе самую гадкую догадку: Бона оказалась права, первой разглядев очевидную схожесть Лжеца и Истинного короля. Они оба не соглашались на полумеры. И обоих это привело к одному исходу, только Илия вовсе не собирался малодушно стреляться или травиться. Все, что он сделал, когда лес вокруг ожил – не чудом фей, но бесконечным топотом подступающих к Пальер-де-Клев радожцев, – отдал последний небоевой приказ. Потерянный двор почти в полном составе сидел в охотничьей гостиной. Лесли пила шампанское и рыдала, не забывая причитать о том, что случается с династией после поражения. Когда она в очередной раз высморкалась, осушила бокал и ударилась в воспоминания о последствиях революции, Илия, которому и без того было тошно, с тоской и прощанием посмотрел на мать. А потом сказал рыцарям:

– Всё, джентльмены. Протокол вступает в силу.

Оркелуз и Гаро переглянулись, допили то на дне, что осталось, встали, взяли оружие и протянули руки королеве-матери и принцессе. Последняя взъярилась, когда поняла, о каком протоколе речь.

– Что? Я не пойду! Оркелуз… Илия! Ты не имеешь права!

Оркелуз решительно обернулся к королю, тот, не колеблясь, кивнул. Рыцарь поправил портупею и перевязь с ножнами, чтобы не мешали в дороге, обхватил за ноги Ренару и перекинул через плечо. Лесли встретилась помутненным взглядом с Гаро и устало произнесла: «Не надрывайся, я сама. Минуту». Она подбежала к сыну, повиснув у него на шее, расцеловала в щеки и подбородок, а потом, не отпуская его, другой рукой потянулась и к Тристану. Тот подошел, притянутый за голову, склонил ее, и королева-мать коснулась губами его черноволосой макушки.

– Мальчики мои! Мои милые мальчики! – Она зашлась новыми рыданиями и поцелуями.