Стамбул. Сказка о трех городах

Ты молод

И подвластен искушенью, а эти знатные турчанки
(они – словно мастифы, от цепи только злее)
В свободе стеснены, но если кто им приглянется
И кровь им похоть разожжет,
Они к своей порочной цели стремятся так,
Что дьявол содрогнется.

Филипп Мэссинджер, «The Renegado» («Предатель», пьеса, 1624 г.){754}

{755}

За часовней Нью-Колледжа в Оксфорде поверните направо, в промозглые крытые галереи – и где-то на уровне пояса увидите мемориальную доску Роберту Далламу. Он умер в 1609 г., устанавливая орган для колледжа. Тело Даллама похоронили под каменными плитами. Если знать историю семьи Даллама, станет понятно, почему смерть настигла мастера прямо на работе.

Отец Роберта, Томас, был мастером по органам. Его инструменты заслужили в Европе громкое имя, и в 1599 г. Томас по указанию Елизаветы I на борту галеона под названием «Гектор» повез один из своих инструментов, заботливо упакованный орган, в дар султану Мехмеду III{756}. Возникла страшная неувязка, когда от стамбульской жары и влажности «все хитроумные механизмы дали сбой». На этом водном органе (гидравлосе), который пришлось переделывать на месте, можно было играть вручную или с помощью механического завода.

Даллам сопровождал этот королевский подарок и руководил его установкой в серале нового, построенного по последнему слову техники дворца Топкапы. Пораженный до глубины души Даллам писал о том, что видел по прибытии: «затем мне сказали, что если я останусь, Великий Господин даст мне двух своих жен или двух из своих наложниц, или же двух лучших девственниц, каких я только пожелаю – хоть из Города, хоть из его окрестностей». На страницах The Diary of Thomas Dallam («Дневника Томаса Даллама») мы читаем о том, что среди этих женщин, по собственному признанию Томаса, были «и вправду очень симпатичные… смотреть на которых – одно удовольствие»{757}.

Пока Даллам изумлялся контингенту гарема, одна из этих женщин, которыми он любовался, словно какими-то экзотическими диковинами, уже наладила прямую связь с королевой. История султанского гарема – напоминание нам: историю Стамбула нужно писать с большой осторожностью, начинать всегда нужно изнутри, а не снаружи!

Этой деятельницей в богато украшенных, надежно охраняемых залах гарема была Нурбанý, валиде-султан, мать султана, женщина необычайно высокого положения и огромного влияния. Нурбану пребывала в этом титуле с 1574 г. до самой своей смерти в 1583 г. До жизни в гареме Нурбану почти наверняка звали Кале Картану, и была она православной христианкой с Кипра. Иноземные посланники, ее современники, писали, что Нубрану была женщиной исключительной красоты и ума, ее образ порождал множество слухов. Многие годы после ее смерти считалось, что ее настоящее имя – Сесилия Веньер-Баффо и она – незаконная дочь Николо Веньера, правителя острова Парос, и Виоланты Баффо, знатной венецианки. Такая путаница вполне объяснима, ведь великий полководец Барбаросса, по всей видимости, похитил Нурбану, когда ей было лет 12 – она была одной из многих, «свежей добычей», предназначенной в дар султану{758}.{759}

Похоже, что Нурбану вместе с прочими домочадцами сопровождала султана на восток, в Конью, где и попалась на глаза престолонаследнику. И вскоре она уже приносила одного ребенка за другим – сначала дочерей и, наконец, в 1546 г. единственного сына, Мурада III. Нурбану, которую Селим явно восторженно любил, водворилась во дворце Топкапы в качестве его хасеки, любимой жены. Годы шли, а ее связи ширились, к ним прибавлялись связи ее дочерей, которые не были заключены в гареме – это были замужние женщины, способные выполнять функции «информаторов, гонцов и политических стратегов»{760}.