Стамбул. Сказка о трех городах

Феодора была ревностным монофизитом (порой ее называли миафизитом) и верила, что Иисус Христос полностью божественен или же его природа – абсолютный синтез смертного и божественного (возможно, ее в свое время убедили в этом ее спасители, христиане из Александрии и Антиохии). Она не соглашалась со многими формулировками собора 451 г. в Халкидоне.

Юстиниан же поддержал утвержденную там догму.

Хотя произошедший в Халкидоне раскол между византийским и сирийским православием был всем очевиден, у себя дома, в выходящем к морю Большом императорском дворце Константинополя, эти двое, похоже, притерлись друг к другу, явно наслаждаясь проскакивающими между ними искрами{354}.

Они оба со всей серьезностью пользовались своей ролью представителей Бога на земле. Собор, проходивший в 451 г. в Халкидоне, древнем «городе слепых» в паре минут по воде от центра Константинополя, завершился принятием Халкидонского Символа веры. Это – вероопределение, которое и по сей день признается большинством католиков, протестантов, а также греческих и русских православных. Оно, однако, породило разногласия в христианском мире, которые не разрешены до сих пор. На Халкидонском соборе провозгласили, что в Христе соединились два естества, равные по сути: божественное и человеческое. Сирийская, армянская апостольская, коптская, эфиопская, эритрейская и индийская православные церкви отрицали и до сих пор отрицают это богословское определение.

В те времена императорская чета (не меньше нашего) осознавала, как важно поддерживать накал богословских споров. Говорят, что Феодора «горела рвением», а Юстиниан отправлял послания, «с большим пылом» описывающие дебаты. Юстиниан созвал епископов в Константинополь и пытался вынудить их отречься от взглядов, которые ему казались не православными. Юстиниан – один из первых римских императоров, которого на монетах изображали с крестом (образцы таких монет обнаружились аж в Индии). Он отправлял епископов нести веру в Йемен, Сирию, в Аравию к Хассанидам, в Карию, Фригию, Лидию и Нижнюю Нубию{355}. Феодора также рассылала своих миссионеров. Муж с женой соревновались в спасении душ и старались спасать их должным образом – например, посланники Феодоры бросились обращать в свою веру Силко, царя Нобатии, и его придворных{356}. На родине же закрыли часть театров, тем самым исключив возможность для мужчин и женщин приятно проводить время вместе и породив разочарование, которое вскоре постучится в двери Юстиниана и Феодоры.

Симпатичную церквушку Святых Сергия и Вакха, которую теперь еще называют «Малая Айя-София», расширили, превратив в монастырь. С 531 г. он служил убежищем монофизитов{357}. Здесь поклонялись не только Христу, но и Феодоре – об этом свидетельствует надпись на архитраве, которую и сейчас отчетливо видно над головами муэдзина и прихожан мечети, что ныне расположилась здесь. И святой Сергий молился: «во всем храни царство несмыкающей глаз властительницы и умножай могущество коронованной самим Господом Феодоры, чьи мысли благочестивы и что неустанно, не жалея сил, трудится, чтобы накормить нуждающихся».

Императрица заслужила похвалу и других гонимых, например, Иоанн Эфесский писал: «Христолюбивая Феодора, которую возвел на царство сам Господь, чтобы она служила опорой гонимым в эти жестокие времена… обеспечивая их пропитанием и щедрыми пожертвованиями»{358}.

Едва стало ясно, что Юстиниан будет позволять ей всё, Феодоре, похоже, не стало удержу. Дворец превратился в рассадник монофизитской идеологии. В своих дворцовых апартаментах она целых двадцать лет укрывала непокорного патриарха. Апартаменты же Юстиниана во дворце Ормизда по соседству с Большим императорским дворцом стали убежищем для 500 духовных лиц и монахов. Рассказывают, что парадные залы разделили занавесями, циновками и досками. Аскеты и верующие из Константинополя, а также «Сирии и Армении, Каппадокии и Киликии, Исаврия и Ликаония, Азии и Александрии – всех их привечали здесь. Такое число женщин и детей приходило наниматься в прислугу, что однажды даже пол провалился»{359}.

Времена правления Юстиниана и Феодоры также славятся большим числом беженцев, которых принимали в Константинополе. Странники, терзаемые бедами, лишенные крова и родины, бежали с востока и запада от персов и варваров. Многие приходили из придунайских и занятых готами провинций, гонимые гуннами и готами. У жертв кровавых бесчинств вандалов были вырезаны языки.

Чета императоров выстроила для беженцев странноприимный дом. Город приобретал славу убежища для гонимых – она сохранилась за ним и в наши дни. В 539 г. человек, занимающий новую должность quaestor, выяснял у приходивших в Константинополь чужестранцев их происхождение, имена и цель прибытия. Эта миграционная служба, похоже, работала лучше той, что действовала в Стамбуле в 2015 г., когда я писала эту книгу – из окна гостиницы я видела сирийских беженцев, которые, потеряв всякий интерес к жизни, словно мертвые, лежали по обочинам городских дорог и у магистральных перекрестков.