Стамбульский бастард

Как это, Мадам Душа-Изгнанница? И как далеко ты уедешь с армянской фамилией в паспорте?

Тут встрял Анти-Кавурма, аспирант-востоковед из Колумбийского университета, специализировавшийся на изучении Ближнего Востока:

Чего уж мелочиться, давай иди прямиком в управление стамбульской полиции, пускай они тебя арестуют.

Армануш поняла, что настала пора сделать еще одно решительное признание:

Дело в том, что моя мама теперь замужем за турком, так что с полезными знакомствами, я полагаю, проблем не будет.

Воцарилось тревожное молчание. Прошла минута, никто ничего не ответил, и Армануш стала писать дальше:

Его зовут Мустафа, он геолог, работает на одну фирму в Аризоне. Он хороший человек, но совершенно не интересуется историей и ни разу не был на родине с тех пор, как переехал в Америку где-то двадцать лет назад. Он даже не пригласил родных на свадьбу. Что-то там неладно, но я не понимаю что. Он просто не говорит на эту тему, и все тут. Но я знаю, у него в Стамбуле осталась большая семья. Я как-то спросила его, что они за люди, и он сказал: да самые обычные, вроде нас с тобой.

Не похоже на то, что он самый чувствительный мужчина в мире, если мужчины в принципе способны на чувства.

Это встряла Дочь Сапфо, барменша-лесбиянка, которая с недавних пор работала в каком-то захудалом регги-баре в Бруклине. С ней согласилась Жалкое Сосуществование:

Да уж. А у него вообще есть сердце?

О да, конечно. Он любит маму, и мама его тоже любит.

Армануш вдруг поняла, что впервые в жизни признала, что мать и отчим любят друг друга, словно увидела их чужими глазами:

Как бы там ни было, я смогу остановиться у его родственников. Я как-никак его падчерица, думаю, им придется меня принять. Могу только гадать, как ко мне отнесутся простые турки. Не американизированная профессорская семья, а настоящая, самая обычная турецкая.

Леди Павлин-Сирамарк спросила:

И о чем ты собираешься разговаривать с обычными турками? Послушай, там даже люди с образованием или националисты, или невежды. Ты что, думаешь, простым туркам есть дело до того, чтобы признать историческую правду? Думаешь, они тебе скажут: ну да, ребята, нам очень жаль, что мы вас тогда вырезали и депортировали, а потом все это радостно отрицали. И чего ты нарываешься?

Я понимаю, но и вы попробуйте меня понять.

Армануш вдруг стало тоскливо. Так раскрывшись перед ними, рассказав им столько секретов, она почувствовала, что совсем одна в этом огромном мире. В глубине души она всегда знала про одиночество, но только сейчас встретилась с ним лицом к лицу.