Стамбульский бастард

Параграф 2. Подавляющее большинство людей никогда не думают, а те, кто думает, никогда не становятся большинством. Выбирай, за какую команду ты играешь.

Параграф 3. Не можешь выбрать – просто существуй. Стань грибом или растением.

– Не верю своим глазам! Я к тебе полчаса назад заходила, и ты даже позы не поменяла. Лентяйка, сколько можно валяться в постели?

Это тетушка Бану заглянула в комнату, не удосужившись даже постучать. На ней был броский платок столь ослепительно-красного цвета, что издали голова ее походила на огромный спелый помидор.

– Мы уже целый самовар чая выпили, пока ждали, когда ваше королевское величество соизволит пожаловать к столу. Все, подъем! Чувствуешь запах? Это жареный суджук! Ты что, есть не хочешь?

Она захлопнула дверь, не дожидаясь ответа.

Асия натянула одеяло до самого подбородка, повернулась на бок и чуть слышно пробормотала:

– Параграф четыре. Если тебя не интересуют ответы, не задавай вопросов.

Слышно было, как они там хлопочут над воскресным завтраком. Все звуки такие привычные. Вот капает вода из самоварного краника, в кастрюле бешено кипят семь яиц, ломтики суджука шипят на сковородке, а еще кто-то постоянно переключает телевизионные каналы с мультиков на попсу, а потом на местные и международные новости.

Асия не глядя знала, кто что делает: бабушка занимается самоваром, а тетушка Бану жарит суджук, ведь, выдержав сорокадневный пост и торжественно объявив себя гадалкой, она вновь обрела свой небывалый аппетит. Еще Асия наверняка знала, что каналы переключает тетушка Фериде, все никак не может ни на чем остановиться, ведь шизофреническая паранойя позволяет вместить сразу все: и мультики, и попсу, и новости. У нее и в жизни так было: за столько дел бралась, но так ни в чем и не преуспела.

Параграф 5. Если у тебя нет причин или возможности в чем-то преуспеть, упражняйся в искусстве становления.

Параграф 6. Если у тебя нет причин или возможности упражнятьcя в искусстве становления, то просто будь.

– Асия!!!

Дверь со стуком распахнулась, и тетушка Зелиха ворвалась в комнату, сверкая округлившимися зелеными, как нефрит, глазами.

– Сколько еще слать эмиссаров, чтобы ты наконец соизволила к нам присоединиться?

Параграф 7. Если у тебя нет причин или возможности просто быть, то терпи.

– Асия!!!

– Ну что??? – Асия высунула из-под одеяла голову, ее смоляные кудри дыбились от ярости.

Она вскочила и изо всех сил пнула стоявшие у кровати сиреневые тапочки. По одной она промазала, а вот другую запустила-таки прямо на комод. Тапочка стукнулась о зеркало и шмякнулась на пол. Асия подтянула спадавшие с талии пижамные штаны, что выглядело немного комично и, по правде говоря, не вполне способствовало драматическому эффекту, к которому она стремилась.

– Господи, ну неужели нельзя дать мне хотя бы минуту покоя воскресным утром?!

– К сожалению, по законам природы минута не может длиться два часа, – заметила тетушка Зелиха, проследив за опасной траекторией, по которой полетела тапка. – Ну почему ты меня доводишь? Это что, подростковый бунт? Если так, то ты немного опоздала, красавица, лет этак на пять. Не забывай, тебе уже девятнадцать.

– Да-да, в этом возрасте ты как раз принесла меня в подоле, – хриплым голосом ответила Асия, прекрасно осознавая недопустимость подобной грубости.

Стоя в дверях, Зелиха глядела на Асию с разочарованием художника, который всю ночь проработал в пьяном угаре, под утро уснул, глубоко удовлетворенный делом рук своих, а на следующий день проснулся и с ужасом обнаружил: то, что он считал шедевром, – лишь устроенный по пьянке бедлам. Столкнувшись с суровой правдой, она сначала ничего не сказала. Только минуту спустя ее губы скривились в мрачной улыбке, словно она вдруг поняла, что смотрит на собственное отражение, такое похожее и такое далекое. Получается, дочь вся в нее, хотя внешне совсем другая.

В том, что касается свойств характера, все повторялось: тот же скептицизм, тот же непокорный нрав, то же ожесточение. Зелиха сама была такая в ее возрасте. Она и заметить не успела, как ловко передала дочери роль паршивой овцы в семействе Казанчи. По счастью, Асия не утратила вкуса к жизни, и смутные страхи ее тоже, кажется, не терзали, слишком молода еще. В глазах дочери поблескивало что-то вроде искушения положить конец своему существованию, вроде сладкого соблазна саморазрушения, от которого могут страдать лишь утонченные натуры, рожденные под знаком Сатурна.