Стамбульский бастард

– В субботу двадцать четвертого апреля тысяча девятьсот пятнадцатого года в полночь были арестованы и силой доставлены в полицейское управление десятки проживавших в Стамбуле деятелей армянской культуры. Все они были одеты с иголочки, словно собрались на торжество, – безупречные воротнички и элегантные костюмы. Все – интеллектуалы. Ничего не объясняя, их продержали в полицейском управлении, а потом отправили в тюрьму Айаш или депортировали в Чанкыры. Первым было хуже, чем вторым. В Айаше никто не выжил. В Чанкыры людей убивали не сразу. Дедушка попал к этим. Из Стамбула в Чанкыры их отправили поездом под надзором турецких солдат. Они шли много миль от станции к городу. Сначала с ними нормально обращались. Но во время этого перехода их били палками и рукоятками от кирок. Знаменитый музыкант Комитас[6] не перенес увиденного и сошел с ума. В Чанкыры их отпустили, запретив покидать город, поэтому они сняли комнаты у местных жителей. Каждый день солдаты брали двоих или троих на загородную прогулку, а обратно возвращались только солдаты. И однажды на прогулку увели моего прадедушку.

Не переставая улыбаться, тетушка Бану посмотрела сначала налево, потом направо, ожидая, что сестра или племянница переведут рассказ, но обе переводчицы лишь молча сидели в полной растерянности.

– Так или иначе, это длинная история. Не буду тратить ваше время на все подробности. Когда погиб прадедушка, моей бабушке Шушан было три года. Она была младшей из четверых детей и единственная девочка. Семья осиротела. Ее овдовевшей матери было сложно оставаться с детьми в Стамбуле, и она искала приюта в отцовском доме в Cивасе. Но они приехали туда как раз к началу депортации. Всей семье было велено оставить дом и имущество. Вместе с тысячами других несчастных их погнали в неизвестном направлении. – Армануш внимательно присмотрелась к слушателям и решила довести рассказ до конца. – Они шли и шли. Прабабушка умерла в дороге, и старики тоже вскоре умерли. Оставшись без присмотра, дети потеряли друг друга среди всего этого хаоса и неразберихи. Но после многомесячной разлуки братья чудесным образом воссоединились в Ливане благодаря помощи некоего католического миссионера. Недоставало только моей бабушки Шушан. Никто не знал, что случилось с ребенком. Никто не слышал о том, что ее отправили обратно в Стамбул и поместили в детский дом.

Краем глаза Асия заметила, что мать пристально на нее смотрит. Сначала она подумала, что тетушка Зелиха знаками велит ей переводить не все. Но потом поняла, что прекрасные глаза матери вспыхивали так, потому что ее захватил рассказ Армануш. А может быть, ей было любопытно, что из этого ее строптивая дочь сочтет нужным перевести дамам семейства Казанчи.

– Старший брат бабушки Шушан разыскивал ее целых десять лет, а когда нашел, привез к родственникам в Америку. Это был мой двоюродный дедушка Ервант, – тихо сказала Армануш.

Тетушка Бану наклонила голову и костлявыми, не знавшими маникюра пальцами принялась перебирать янтарные четки, непрерывно приговаривая:

– Все, что на земле, исчезнет, пребудет вечно только лик Господа вашего, владыки славы и величия.

– Но я не понимаю, – усомнилась тетушка Фериде, – а что же с ними случилось? Они что, умерли от ходьбы?

Прежде чем переводить, Асия вопросительно посмотрела на мать. Тетушка Зелиха подняла брови и кивнула. После того как вопрос перевели, Армануш помолчала немного и погладила бабушкин медальон со святым Франциском Ассизским. Она заметила, что на другом конце стола Петит-Ma, пожелтевшая от старости и изборожденная морщинами, смотрит на нее с таким глубоким состраданием, что этому могло быть только два объяснения: или она вообще не слышала ее рассказ и была сейчас не с ними, а где-то далеко, или же она слушала настолько внимательно, что словно сама проживала рассказ и была сейчас не с ними, а где-то далеко.

– Они были лишены воды, еды и отдыха. Их гнали на огромные расстояния. Там были женщины, в том числе беременные, дети, старики, больные. – Армануш осеклась. – Многие умерли с голоду. Других убили.

Асия перевела все слово в слово.

– Кто же совершил это зверство?! – воскликнула тетушка Севрие, как будто обращалась к непослушным школьникам.

Тетушка Бану примкнула к сестре, хотя она не столько возмущалась, сколько не могла поверить своим ушам. Широко раскрыв глаза, она теребила бахрому платка, как всегда, когда нервничала, а потом со вздохом прошептала молитву, как всегда, когда с платком не помогало.

– Моя тетя спрашивает, кто это сделал, – сказала Асия.

– Это сделали турки, – ответила Армануш, не задумываясь о возможной реакции на свои слова.

– Стыд какой, грех какой! Они что, нелюди?! – выпалила тетушка Фериде.

– Конечно нет, некоторые люди просто чудовища! – заявила тетушка Севрие, не понимая, что из ее слов можно сделать выводы, идущие куда дальше, чем ей хотелось бы признавать.