Стамбульский бастард

Муж обычно стоит неподалеку и смотрит, как она работает. А в конце всегда спрашивает:

– Ты останешься?

И она всегда отвечает одинаково:

– Не сегодня.

Перед уходом она напоминает:

– Еда в холодильнике, суп обязательно подогревай, пилаки постарайся съесть за два дня, а то испортится. Не забывай поливать фиалки, я их переставила к окну.

Он кивает и тихо отвечает, словно разговаривает сам с собой:

– Не беспокойся, я умею сам управляться. И спасибо за курагу…

После этого тетушка Бану возвращается в особняк Казанчи. Так оно заведено, изо дня в день, из года в год.

Из зеркала на нее сегодня смотрит старая женщина. Тетушка Бану всегда считала, что быстрое старение – это издержки профессии, плата за дар предвиденья. Большинство людей стареют с годами, а вот гадалки стареют с каждой предсказанной историей. Конечно, захоти она только это исправить, можно было бы попросить у джинна компенсацию. Но тетушка Бану не просила у него ни богатства, ни телесной красоты. Может быть, когда-нибудь еще попросит. Пока что Аллах дает ей силы справляться так, ни о чем не прося. Но сегодня джинну придется исполнить кое-что сверх его обычных услуг.

Аллах, даруй мне знание, я ничего не могу с собой поделать, я жажду узнать, но даруй мне также и силы вынести это знание. Аминь.

Она нежно гладит вынутые из ящичка нефритовые четки.

– Ну хорошо, я готова. Приступим. Да поможет мне Аллах!

С книжной полки, на которой стоит газовая лампа, свесилась мадам Милашка. Она строит недовольные рожицы, ей не по нраву быть в роли зрительницы и уж совсем не нравится то, что она вот-вот сможет наблюдать в этой комнате. Между тем мсье Стервец усмехается своей особенной горькой усмешкой. Он доволен. Наконец удалось убедить тетушку Бану. И убедила ее не его волшебная власть, но ее собственное смертное любопытство. Не могла устоять перед желанием все узнать. Эта древняя жажда знаний. Если на то пошло, перед ней мало кто может устоять.

Сейчас тетушка Бану и мсье Стервец совершат путешествие во времени. Из 2005 года они отправятся в 1915-й. Можно подумать, что это неблизкий путь, но для гульябани – всего пара шагов.

Перед зеркалом, посередине, между джинном и его госпожой, стоит серебряная чаша с освященной водой из Мекки. В серебряной чаше – серебряная вода, а в воде – история, тоже серебряная.

Глава 12 Зерна граната

Ованес Стамбулян провел ладонью по письменному столу ручной работы, за который сел сразу после обеда, пальцы скользнули по гладкому, блестящему дереву. Продавший его еврей-антиквар сказал, что это большая редкость, ведь изготовление такого стола требует упорного труда.

Стол был вырезан из ореха с Эгейских островов и оснащен, словно расшит, множеством маленьких ящичков и потайных отсеков. Но столь изящно и тонко украшенный, он оставался удивительно крепким и мог послужить не одному поколению.

– Этот стол и вас переживет, и ваших детей, – захохотал торговец над своей, видимо, дежурной шуткой про товар и покупателей. – Правда есть что-то возвышенное в том, что кусок дерева живет дольше, чем человек?

Ованес Стамбулян понимал, что это было сказано, чтобы подчеркнуть качество изделия, однако ощутил какой-то укол в груди. Сердце защемило. И все же он купил письменный стол. А заодно еще и изящную брошку: усеянный золотыми нитями гранат, сквозь трещинку видно, как полыхают рубиновые зернышки. Такая тонкая работа! Говорят, изготовил один армянский мастер из Сиваса. Ованес Стамбулян купил брошь в подарок жене. Он собирался вручить ее сегодня после ужина, нет, лучше перед ужином, сразу, как только допишет главу.

Из всей книги эта глава давалась труднее всего. Знай он заранее, что так намучается в конце, может, бросил бы всю затею. Но сейчас он уже был по горло в работе, так что выхода не было, надо писать дальше. Ованес Стамбулян, знаменитый поэт и публицист, тайно писал книгу, которая была совсем не похожа на прочие его сочинения. Возможно, все закончится тем, что его труд отвергнут, осмеют и раскритикуют.