Эй, ребята, вы что, нет в нем ничего крутого или особо интересного, ни в нем, ни в остальных чуваках из этого вонючего кафе. Вы что, не видите, они просто претенциозные стамбульские пижоны. Типичные представители элиты стран третьего мира, которые больше всего на свете ненавидят самих себя.
Колкое сообщение от Барона Багдасаряна заставило Армануш невольно вздрогнуть. Она оглянулась.
В другом конце комнаты спала Асия, на груди у нее свернулся Султан Пятый, на голове наушники, в руке – открытая книга «Тотальность и бесконечное. Эссе на тему экстериорности» Эммануэля Левинаса. У кровати валялась коробка от диска: Джонни Кэш, весь в черном, стоит на фоне мрачного серого неба, с одной стороны у него кошка, с другой – собака, а сам он сурово глядит куда-то за кадр. Асия так и спала, поставив плеер на автоповтор. В этом отношении она тоже пошла в мать: могла сражаться с любыми, самыми страшными голосами, но не в силах выносить тишину.
Армануш было не разобрать слов песни, до нее доносилась только мелодия. Ей сейчас нравится, как баритон Джонни Кэша прорывается в комнату сквозь наушники, ей вообще нравится слушать все эти наполнявшие комнату звуки: раздающиеся на дальних минаретах призывы на утреннюю молитву, звон бутылок, которые молочник ставит перед лавками на другой стороне улицы; а вот негромкий посвист, в котором неразличимо сливаются сопение и мурлыканье: это удивительно синхронно дышат во сне Султан Пятый и Асия; постукивание клавиатуры, это она пытается поудачнее ответить Барону Багдасаряну. Уже почти утро, и Армануш, хотя и не выспалась, ощущает некоторый подъем, гордость оттого, что восторжествовала над сном.
Под ними комната бабушки Гульсум. Бесспорно, она могла бы считаться реинкарнацией Ивана Грозного, но у нее есть причины быть столь суровой. У тех, кто ожесточился к старости, часто бывает своя непростая история. У бабушки тоже. Она выросла среди идиллической нищеты в маленьком городке на побережье Эгейского моря. Потом ее выдали замуж, и она невесткой пришла в дом Казанчи, а это, в отличие от ее родственников, были люди городские, богатые, но несчастливые. Она оказалась в мучительно неловком положении: деревенская девочка при единственном наследнике благовоспитанного и подверженного всяческим несчастьям семейства. Тяжелое бремя пришлось ей нести: надо было рожать сыновей, чем больше, тем лучше, потому что никогда не знаешь, сколько они проживут, а она рожала одну дочь за другой и с болью в сердце видела, как муж отдаляется от нее после каждых родов.
Левент Казанчи был мужчина неуравновешенный и не дрогнувшей рукой наказывал ремнем жену и детей.
После трех девочек подряд их мечта сбылась, наконец родился мальчик. Они попробовали еще, надеясь, что их жребий переменился, но снова родилась девочка. Но и Мустафы было достаточно, чтобы не дать угаснуть роду. У нее был Мустафа, и его всячески холили и лелеяли, сдували каждую пылинку, баловали, всегда предпочитали девочкам, угодливо спешили исполнить любой каприз. А потом прекрасная мелодия вдруг оборвалась, чудесный сон сменился тьмой и отчаянием: Мустафа уехал в Америку и больше не вернулся.
Бабушка Гульсум была из тех женщин, чья любовь всегда остается без ответа, из тех женщин, что стареют не постепенно, а рывком, из девичества сразу перепрыгивают в пору увядания, так и не познав того, что посередине. Она полностью посвятила себя единственному сыну, дорожила им превыше всего, часто в ущерб дочерям, стараясь в нем найти награду за все то, что жизнь у нее отняла. Но с тех пор, как мальчик уехал в Аризону, он присутствовал в ее жизни лишь в форме открыток и писем. Он ни разу не приехал в Стамбул навестить семью. Глубоко в сердце хранила бабушка Гульсум горечь отвержения. И со временем сердце ее все больше ожесточалось. Теперь она имела вид человека, который подчинил свою жизнь суровой аскезе и не собирается сходить с этого пути.
В правом углу первого этажа располагалась спальня Петит-Ma. Старушка разрумянилась во сне и мирно храпела, приоткрыв рот. У кровати – маленькая тумбочка из вишневого дерева, на ней лежит Священный Коран и сборник житий мусульманских святых, мягко светит великолепная лампа под серо-зеленым абажуром. Рядом с книгой – красно-коричневые четки с янтарной подвеской и наполовину полный стакан с искусственной челюстью.