Стамбульский ребус

— Я и сам только что пришел, — сказал я и подошел к друзьям. Сначала обнял Йекту, потом — Демира. Не знаю почему, но мой друг-поэт всегда был мне ближе, чем Демир. Наверное, оттого, что последнего я всегда воспринимал как соперника. И не был уверен в том, что он воспринимает меня по-другому.

— Спасибо за приглашение, — ответил Демир, даже не подозревая о том, что носилось у меня в голове. Он взглянул на Евгению и сказал: — Поражаюсь вашей популярности. В этом районе все о вас знают. Первый же, к кому мы обратились, в деталях рассказал, как сюда добраться.

Что это случилось с нашим скромнягой Демиром? Я посмотрел на него с интересом: он веселился, что было нехарактерно для обычно сдержанного и серьезного человека, каким я его знал. Не могу сказать, насколько искренним он был, но я заметил у него на лице какое-то умиротворение, какое обычно свойственно человеку, долго над чем-то работавшему и испытавшему невероятное облегчение после завершения дела. Возможно, он успешно прооперировал кого-нибудь из своих четвероногих пациентов или решил задачку посложнее.

— Спасибо, что пришли, — откликнулась Евгения, почувствовав себя обязанной отреагировать на комплименты Демира. — Рада, что вы быстро нашли нас.

— У вас в мейхане очень мило, — сказал Йекта. В отличие от Демира, он выглядел немного грустным. Или встревоженным? Что-то в этом духе. Пытаясь скрыть свои чувства, он продолжал внимательно разглядывать «Татавлу», ее стены, картины, люстры, окна и интерьер… Возможно, в нем понемногу пробуждалась страсть к архитектуре, которой он никогда так и не занимался. — Настоящее румейское мейхане… Таких уже почти не осталось. Как здорово, что вам удалось сохранить все в изначальном виде.

— Спасибо, — тихо повторила Евгения. — Это все задумки моего покойного отца… А я просто исполняю его последнюю волю.

Йекта засмотрелся на фотографии посетителей, которые также были развешаны на стене.

— Вот он — секрет настоящего мейхане… — его глаза застлала дымка. Кто знает, какое воспоминание пришло ему на ум. — В каждой из этих фотографий скрыта поэзия. Талантливый писатель смог бы написать интересную историю, только взглянув на этих людей. — Он показал на выцветшие фото: — Евгения, ты знакома с ними со всеми?

— Как я могу быть знакома с ними? Большинство снимков сделано еще до моего рождения.

Она вдруг увидела пестрый букет полевых цветов в руках у Йекты. Тот заметил это и вежливо протянул ей букет.

— Это тебе. Они, конечно, не такие красивые, как у Невзата, зато…

— Неправда! — Евгения преодолела растерянность и полностью вошла в роль добродушной хозяйки. Она радостно прижала к себе цветы. — Какие красивые!.. Я обожаю полевые цветы… И вообще, так здорово, что вы пришли пораньше… — Она уже не могла устоять на месте. — Где хотите сесть? В зале или в саду?

— Конечно, в саду, — ответил Йекта. Его взгляд был по-прежнему отрешенным и грустным. Он смотрел на акацию в саду и выглядел так, будто увидел родные места после долгой разлуки. — Майские вечера чудесные. Не будем упускать такую возможность, подышим свежим воздухом.

Он замолчал и только сейчас, кажется, расслышал голос Мюзейен Сенар:

«Мы предстаем перед всеми такими,
Какими нам сердце велит быть украдкой.
В райских садах бродим добрыми, злыми,
На искушения разные падки.
Страсть дикой розы нас колет шипами,
Нежность тюльпана те лечит порезы.
Мы постоянно у жизни на грани,
Нам не вернуть ни один добрый вечер…»
Его взгляд стал еще несчастнее.

— «Нам не вернуть ни один добрый вечер…» — повторил он дрожащим голосом. Потом положил руку мне на плечо и довольно безразлично произнес: — И правда, Невзат, уже ничего не вернуть.

Что творится с ним сегодня?

— О чем это ты?.. — спросил я. — На улице еще даже не стемнело. Еще не вечер! Прекращай грустить, идем в сад.