Стамбульский ребус

Ее красивое лице выражало смятение, будто девушка упустила что-то важное. Рукой с повизгивавшей рацией Али указал на бронзового Ататюрка.

— То, что жертву оставили прямо перед памятником. — Он вопросительно посмотрел на меня. — Что скажете, инспектор? Совпадение?

Не зная, что ответить, я подошел к статуе. Одетый в светское платье Мустафа Кемаль погружен в глубокие думы. Взгляд устремлен на голубые воды. Я промолчал, поэтому Зейнеп продолжила вместо меня:

— То есть как? Хочешь сказать, это жертва Ататюрку?

— Думаешь, такое невозможно? — голос Али был спокоен, будто он рассказывал о чем-то вполне заурядном. — Каких только маньяков у нас нет…

Он прав, но раньше я никогда не слышал, чтобы Мустафе Кемалю приносили человеческие жертвы.

— Нет, — прошептала Зейнеп, вновь возвращаясь к осмотру убитого, — мне кажется, это стечение обстоятельств. Если бы его принесли в жертву, то умертвили бы прямо здесь.

Правой рукой в резиновой перчатке она указала на мрамор под головой трупа.

— Тут нет пятен крови. Тело перенесли уже после убийства. Не думаю, что преступление как-то связано с Ататюрком.

— Не знаю, не знаю… — Али, кажется, собирался продолжить спор, но его слова утонули в гудке автопарома, который проплывал мимо, разрезая волны. Приглушенный сигнал напоминал рев дикого первобытного зверя и уже начал стремительно угасать, когда снова раздался голос Зейнеп:

— Здесь кое-что есть.

Она попыталась вытащить из связанных рук трупа какой-то предмет.

— Что-то металлическое… Есть, достала!

Это была круглая вещица, которую Зейнеп сжимала указательным и большим пальцами.

— Монета, — пробормотала она. — И похоже, старинная.

Али попытался прочесть надпись:

— По кромке идут буквы, а в центре — гравировка… Что это может быть?

Без очков мне ни за что не разглядеть рисунок на монете, его с трудом разбирал даже зоркий Али. Но только я собрался достать очки из внутреннего кармана пиджака, как Зейнеп воскликнула:

— Кажется, это звезда. А тут еще и месяц! — Она посмотрела на меня распахнутыми от удивления глазами. — Верно, месяц, а прямо по центру — звезда. — Немного замявшись, девушка добавила странным голосом: — Точь-в-точь как на нашем флаге.

Византий

В лаборатории было темно. На экране высветилось яркое изображение монеты. Я смотрел на звезду, ее очертания были слегка размыты. Она как будто бы приютилась внутри полумесяца, поднявшего вверх свои тонкие рожки. По периметру монету обрамляло слово из девяти букв.

— Что за язык? — спросила державшая линейку Зейнеп. — Это не турецкий… Русский?

— Нет, — возразил я уверенно. — Это греческий.

Зейнеп и стоявший рядом Али повернулись и вопросительно посмотрели на меня. Мол, с чего я это взял?

— Я выучил греческий в доме дяди Димитрия. Он служил священником в патриархате. И жил со своей женой Сулой в еврейском квартале Балат. Их домик с садом прямо напротив нашего находился. Детей у дяди Димитрия не было. Я иногда захаживал к ним в гости. Там были греческие книги с картинками. Разглядывая их, я и выучил греческий. Но это было так давно, сейчас уже ничего не помню. Могу прочитать только отдельные слова.

— Отлично! Так что там написано, инспектор? — сгорая от любопытства, спросила Зейнеп. Взгляд ее был по-прежнему прикован к рельефной надписи на монете.

Али тревожно пробормотал:

— Это как-то связано с Византией?

Во взгляде Зейнеп тоже читался вопрос.

— Что? — удивился я. — Только не говорите мне, что вы не поняли, о чем речь.

Сначала мое возмущение не вызвало в них никакого отклика, но потом оба опустили глаза.

— Правда не знаете? Да бросьте, ребята! Это же Бизантион, Византий!.. Первое название города, в котором вы живете! Первое название Стамбула!

— Разве первое название Стамбула не Константинополь? — вскинулась Зейнеп.

Я замотал головой, не скрывая разочарования:

— Нет, конечно. Первым названием Стамбула было Византий. Константинополем город стали называть много столетий спустя.

Вдруг изображение на экране сменилось — перед нами предстал профиль женщины: волосы собраны сзади, черты лица довольно четкие. Оборотная сторона монеты, реверс. Чтобы избавиться от моих нравоучительных экскурсов в историю, Али поспешил дать другой кадр.

— А это — византка, византи… — он никак не мог правильно выговорить слово — опять сел в лужу. — Как-как назывался город?

Полусерьезно-полушутя, но довольно резко я повторил:

— Византий, Али, Византий!

— Ну точно! — воскликнул мой напарник. — А эта женщина, видимо, византийская принцесса.

Я не был уверен. Какое-то время мы молча разглядывали женщину на экране.

— Не знаю, — наконец сказал я и подошел к выключателю. — В этом я такой же невежда, как и вы. Самое правильное — поговорить со специалистом.

Холодный флуоресцентный свет наполнил комнату, и изображение женщины на экране исчезло. В тот же миг я уловил какой-то приятный запах, совсем не типичный для нашей лаборатории. Гиацинты! Запах шел от цветов, стоявших в скромной вазе на столе у Зейнеп.

— Как мило! И кто же принес цветы?

Вопрос я задал своей помощнице, но краской залился Али. Зейнеп тем временем невозмутимо и даже гордо ответила:

— Али.